Подобное прочтение подтверждается ссылками на этот эпизод, фигурирующими в «Романе об истории Грааля» и прозаических версиях. Ближе к концу поэмы Иосиф назначает Брона, Богатого Рыбака, своим преемником. Ему является ангел и повелевает открыть Брону «святые словеса, сладостные и драгоценные, благодатные и преисполненные благочестия, истинный смысл коих и надлежит назвать тайнами Грааля». Иосиф так и поступил, а также записал эти слова. Затем он «весьма прикровенно» продемонстрировал эти тайны Брону.

Тот факт, что Иосиф именно «продемонстрировал» тайны, означает, что самое ядро таинства представляло собой некий ритуал или священнодействие. Это подтверждает, что Робер имел в виду именно мессу. Что касается «святых словес», то они — те же самые, которые Робер уже упоминал в своем описании «великой и благородной книги»: никакого более глубокого уровня смысла здесь нет. Прозаическая версия поддерживает эту точку зрения, переходя от «тайн» к «освящению». В двух вариантах «secre» (тайный) превращается в «sacre» (святой), и в «Персевале в прозе» Брон открывает Персевалю «святые словеса», кои поведал ему сам Иосиф. Правда, в другом манускрипте «Персеваля в прозе» «святые словеса» вновь становятся «тайными»[195], но эти два определения носят взаимозаменяемый характер. В романе «Перлесво» идея о тайнах Грааля появляется вновь, в эпизоде, когда Артур отправляется в паломничество к Граалю. Грааль появляется при освящении гостии во время мессы в пяти ипостасях, «но их не подобает называть, ибо тайны таинства нельзя возвещать никому, кроме того, кому Бог даровал Свою милость».

В романе «Ланселот-Грааль» мы находим сочетание обоих этих аспектов тайн Грааля. В «Ланселоте» в сценах, в которых фигурирует Грааль, познанием сути Грааля не обладают ни рыцари, ни Ланселот и Гавейн, ибо они недостойны, ни Борс, ибо он еще не начал поиски святыни. Читатель между тем знает, что Грааль — это Чаша Тайной Вечери, задолго до того, как Христос открывает это избранным рыцарям, собравшимся в замке Корбеник в конце истории. Однако пожилой муж, видом напоминающий святого и призывающий Артура отравиться на поиски святыни в начале романа «Поиски Святого Грааля», переносит ожидания читателей в иную плоскость:

«Ибо это не поиски земных вещей, но взыскание Тайн и сокровенных услад Господа нашего, и Божественных тайн, каковые Всевышний Владыка откроет блаженному рыцарю, коего Сам Он избрал Своим служителем из всех чинов и разрядов рыцарства, ибо он — тот, кому Вседержитель явит чудеса Святого Грааля, о которых язык человеческий молвить не смел и сердце мечтать не дерзало».

Чудеса чудесами, но собственно тайны Грааля, упомянутые у Робера де Борона, исчезают бесследно, как только мы обратимся к началу «Истории Святого Грааля», к сцене, в которой Христос раскрывает Иосифу таинства мессы накануне его освобождения из темницы. Совсем другой рассказ об установлении таинства мессы приводится в сцене после того, как сын Иосифа, Иосиф Младший, посвящается во епископа и становится первым епископом христианской церкви. Это возвращает нас к тем чудесам евхаристии, о которых мы уже говорили; этот рассказ восходит к историям о превращении гостии в реальные кровь и тело, а затем — в маленького ребенка, что являет собой драматический визуальный образ богословской концепции пресуществления. И здесь опять-таки нет тайн; по сути, все обстоит как раз наоборот, ибо Св. Дары надлежит почитать и показывать, «чтобы все люди Мои ясно видели их». В этом самом несветском и клерикальном из всех романов о Граале нас не должно удивлять, когда мы обнаружим в нем отзвук идей, занимавших центральное место в дебатах о совершении мессы и смысле и символике ее главного таинства.

Если это — некое сокровенное предание, то оно, надо признать, скрыто не слишком глубоко. Автор «Истории о Святом Граале» просто-напросто возвращается к тем богословским источникам, которые Робер де Борон использовал в своем рассказе об установлении таинства мессы, и использует их совсем иначе. Другими словами, автор «Истории о Святом Граале» вспоминает предание, из которого Робер де Борон черпал свое вдохновение, и возвращается к нему в поисках нового подхода к той же теме. Подобным же образом автор «Книги об Артуре» обращается к Евангелию от Никодима, еще одному источнику, которым пользовался Робер, за дополнительными деталями истории Иосифа Аримафейского.

Неожиданное сочетание этих двух книг — апокрифического Евангелия и произведения, возводящего от него свои аллегории, — и составляет творение Робера де Борона о «тайнах Грааля». Писатели, заимствовавшие эту историю и излагавшие ее на свой лад, прекрасно знали о происхождении этой книги. Реальные и мнимые «тайны» Грааля — это сокровенные смыслы таинства мессы, которые Христос поведал Иосифу и которые связаны с символической интерпретацией содержания таинства. В этих произведениях, вполне ортодоксальных по своим богословским концепциям, главное таинство Церкви, вызывавшее в ту эпоху жаркие дискуссии и горячий интерес как клириков, так и мирян, оказывается в фокусе внимания рыцарского мира, и мирской по своей сути орден рыцарства становится реальным средством достижения высшего уровня религиозно-мистического опыта, заключенного в рамках этого таинства. Не вполне ортодоксальным в этой истории является то, как соотносятся друг с другом эти уровни и миры. Но не надо забывать, что это — романы, то есть плоды воображения, от которых вполне естественно ожидать выхода за границы простого пересказа изложения собственной истории, предлагаемого Церковью. Явный акцент на примате Иосифа Аримафейского в деле проповеди евангельского учения и на личности Иосифа Младшего как первого епископа может свидетельствовать об атмосфере и окружении, которые малопривлекательны для притязаний Рима на роль первоверховного авторитета в христианском мире, но это уже вопрос церковно-экклесиологической политики, а не ереси и ортодоксии с точки зрения веры[196].

Начиная с XIII в. романы об Артуре пользовались огромной популярностью среди образованных мирян. Мы знаем, что многие аристократические фамилии владели поистине драгоценными манускриптами этих произведений, и благодаря этому все перипетии вокруг Грааля были хорошо известны. Романы в один голос определяли Грааль как Чашу или Блюдо Тайной Вечери, и, таким образом, он ассоциировался с реликвиями Распятия. В Средние века существовало как минимум три реликвии, претендовавшие на роль Чаши, использовавшейся Христом во время Тайной Вечери[197]. Самые ранние упоминания об этих реликвиях фигурируют в рассказе Аркульфа, паломника, который еще в VII в. совершил длительное путешествие с Британских островов в Палестину и оставил подробное описание виденного им в Святой земле. По его словам,