— Ты уверена, что не хочешь кормилицу? У тебя грудь обвиснет, — негромко говорит он.

Она мотает головой.

— Зачем ты вернулся? Я сказала тебе, чтобы ты не возвращался, пока не поговоришь с матерью.

Винченцо расстегивает сюртук, чтобы присесть на край постели.

— Она не хочет. Не хочет, и все.

— А ты не хочешь сделать выбор между ней и мной. Нет. Не надо больше ничего говорить, — ее голос становится резким. — Любопытно, как это дон Флорио, беспринципный торговец, известный своей жесткостью, превращается в испуганного дитятку перед своей мамочкой.

— Она моя мать. Старая и одинокая.

— А я Цирцея, обольстившая тебя. Ты рассказывал ей, как было на самом деле, как ты преследовал меня, пока я не уступила?

— Ты сама согласилась.

Она закрывает рот рукой, словно сдерживая слова.

— Конечно. Теперь я виновата, — произносит она наконец со злостью и ненавистью. — Я не могла поступить иначе, будь проклято мое сердце.

Винченцо нервничает: встает, снова садится.

— Не так все просто.

— И для меня тоже. — Джулия перекладывает малышку повыше к плечу. — Я могла не обращать внимания на сплетни или терпеть презрение из любви к тебе. Но сейчас у нас две дочери, Винченцо. Два человечка, которым нужен отец. Твоей матери пора согласиться с этим, так же как и тебе, и перестать лелеять несбыточные надежды.

— Это спорный вопрос. Если расчет верен, люди способны пройти через что угодно, — хмыкает он. Его раздражает, что Джулии удалось припереть его к стене. — Все равно мать никогда не даст согласия на свадьбу, а без ее благословения я не могу жениться. Это закон.

— Закон гласит, что ты уведомляешь ее о своем желании, так как тебе больше тридцати лет. — Джулия чувствует, как слезы щиплют ей веки. Но она не должна плакать и не будет. Она кладет Джузеппину в корзинку, и малышка гулит, засыпая. — Если не собираешься жениться на мне, признай хотя бы детей. Не лишай их законного отца.

Винченцо кусает губы. И она понимает, что он не даст ей даже этого.

— Ты трус! — Джулия встает, указывая на дверь. — Не хочу тебя больше видеть!

Но он остается сидеть на месте. Хватает ее за руку.

— Не проси меня выбирать между тобой и матерью.

И тут яркой вспышкой в ее голове проносится мысль. Настолько горькая, что она не может удержаться, чтобы не закричать:

— Потому что они девочки! Поэтому ты не хочешь признать их, не так ли? Потому что они не могут стать твоими наследниками. — Она хватается за голову. — Как я была слепа! Вот почему твоя мать против, а ты не противишься ей! А я, глупая, прошу признать девочек! — Джулия швыряет ему пальто. — Убирайся!

Винченцо ловит пальто, потемнев лицом.

— С тех пор как ты забеременела другой, ты стала невыносимой. Мне казалось, я ясно выразился два года назад.

Он надеялся, что Джулия будет более сговорчивой, но…

— Та, другая, тоже твоя дочь, и у нее есть имя: Джузеппина. — Джулия распахивает дверь дома. — Ты предпочел мать, поэтому уходи и больше не возвращайся, — произносит она хриплым голосом, сжав кулаки.

Винченцо смотрит на нее и загорается желанием. Да, у Джулии уставшее после родов лицо, и живот еще не опал, но, помимо плоти, в ней есть что-то такое, теперь он знает, что не дает ему уйти. Он хочет остаться, войти в нее, но не может, потому что слишком мало времени прошло после родов, а роженицу трогать нельзя.

Он сжимает руку, ударяет кулаком по двери. Дерево трескается, костяшки пальцев содраны в кровь.

Джулия вздрагивает, отступает. Винченцо — вспыльчивый, но он никогда не был жесток с ней. Она испугалась.

— Это еще не конец, — сиплым, напряженным от ярости голосом произносит Винченцо. — Ты моя.

И выбегает.

Джулия остается одна. В бессилии прислоняется спиной к закрытой двери, хватается руками за голову. Плачет. Физическая слабость примешивается к чувству одиночества и беспомощности от мысли, как трудно растить двоих дочерей без отца и без имени. Сколько бы денег Винченцо ни оставлял в комоде спальни, они никогда не заменят поддержки, которую мужчина должен оказывать своей семье.

Когда она сделала выбор — вернее, решила быть с ним, — она не представляла, что может произойти. Не думала о детях. Существовал только Винченцо.

А теперь есть ее девочки.

И что он сейчас будет делать? — задается она вопросом. Искать другую женщину? Которая будет согревать его по ночам, заберет себе и не станет претендовать на уважение, которого требует она? Или мать найдет ему девушку, на которой он женится?

Внезапный страх потерять его захлестывает ее волной.

* * *

Проходят дни, за ними недели. Джулия тяжело восстанавливается после родов, поэтому Анджелина проводит много времени с бабушкой Антонией. Джованни же коротает вечера у нее и, чтобы отвлечь, рассказывает ей, что происходит в городе. Как-то вечером он останавливается на пороге в растерянности. Смотрит на нее, потом подает ей кошелек.

— Это тебе послал он. Я сказал ему, что о тебе заботится твоя семья, но он так красноречиво выразился… Ты ведь его знаешь!

Джулия вздыхает. Винченцо не знает другого способа выражать свои чувства. Берет монеты.

— Скажи ему, чтобы он пришел хотя бы повидаться с детьми, — несмело произносит она, перед тем как закрыть дверь.

На следующий вечер, когда малышки уже спят и она тоже собирается ложиться, раздается стук в дверь. Удары настолько легкие, что она думает, ей послышалось.

Джулия запахивает пеньюар и идет открывать.

За дверью Винченцо.

— У тебя же свои ключи есть, — говорит она, открывая.

— Ты меня прогнала.

Она фыркает, отворяет дверь.

— Это твой дом. Ты платишь по счетам.

Ничего не говоря, Винченцо направляется в спальню, где, как он знает, стоит деревянная колыбель. Отодвигает кисею, разглядывает Джузеппину под балдахином.

— Ты и дальше собираешься кормить ее?

— Да, — Джулия стоит, скрестив руки, смотрит на него. — Анджелина спит в другой комнате с Лучией. К ней нельзя.

Винченцо отходит от младенца.

— Они хорошо себя чувствуют?

Джулия кивает.

Он подходит, убирает прядь волос с ее лба. Раздумывает, перед тем как заговорить.

— Зато ты бледная как смерть. Ты высыпаешься? Ешь мясо?

Джулия отводит его руку, переходит в гостиную.

— Дело не в еде. Я подолгу не могу заснуть по ночам от тревожных мыслей, — говорит она и сжимает кулаки. — Единственное, что может улучшить мое самочувствие, — уверенность, что ты позаботишься обо мне и о девочках. А ты…