— Я передал тебе деньги с этим балбесом, твоим братом. — Первые признаки раздражения проступают в его голосе.

— Потому что для тебя все начинается и заканчивается деньгами, правда? У тебя теперь есть семья.

— У меня есть любовница, которая родила мне двух незаконных дочерей. Это другое.

На эти слова Джулия не отвечает. Застыла. У нее перехватило дыхание.

Вот, значит, кто она. Так он к ней относится.

— Ты могла бы все изменить, если бы захотела, — в его шепоте слышатся жалобные ноты. Он тянет на себя ее скрещенные на груди руки. — Я могу дать тебе только это.

— Ты не хочешь давать мне ничего другого, потому что ты трус. — Она закрывает лицо сжатыми в кулак руками. — Не хочешь из-за того, что не можешь выкинуть из головы свои проклятые мысли. Для тебя главное — не перечить матери, которая ведет себя с тобой как с пятнадцатилетним. И все-таки рано или поздно тебе придется сделать выбор.

Он подходит к ней ближе. Хватает ее за горло, не сдавливая пальцев, но достаточно сильно, чтобы у нее перехватило дыхание.

— Нет никакого выбора.

Несколько секунд, но их хватает.

С горла рука перемещается на затылок, и грубость сменяется лаской. Они целуются, хотят друг друга. Слишком много времени прошло с тех пор, как они были вместе. А они не могут долго друг без друга.

Обнимаясь с ним, Джулия ненавидит себя. Потому что она его вечно прощает, потому что любит и принимает обратно после каждой ссоры, ведь жизнь без Винченцо невыносима. С тех пор как они встретились, ей уже мало только самой себя.

Винченцо не открывает глаза. Потому что это его дом. И если весь мир — это шаткая земля, то Джулия — его море.

* * *

Винченцо выскальзывает из дома, когда она, утомившись, заснула. Уходит молча, потому что не знает, что ей сказать.

Скорее всего, она права, когда называет его трусом.

Но Джулия не спит. Последнее, что она слышит, это стук закрывшейся двери.

Она перекладывает Джузеппину к себе. После любви кровать ей кажется гораздо шире и холоднее, чем в те ночи, что она провела в одиночестве. Слез от злости больше, чем от тоски, ярость сильнее, чем сожаление.

Наступает воскресенье.

Джулия прихорашивается, надевает одно из самых своих лучших платьев. Оно все еще ей тесновато, ну да ладно.

Одевает Джузеппину, просит мать посидеть с Анджелой, говорит, что скоро вернется.

Утреннюю мессу в Сан-Джакомо посещают в основном женщины и мужчины из народа, у которых днем нет времени ходить на богослужение. Среди них, больше по привычке, чем по необходимости, — Джузеппина Саффьотти Флорио.

Джулия видит, как она входит в церковь. Строгое лицо, седые волосы собраны под чепцом. После службы идет вслед за ней. Выжидает, пока она дойдет до дома на виа Матерассаи.

— Донна Флорио! Донна Флорио! — окликает она ее.

Джузеппина непроизвольно оборачивается. Щурит глаза, не сразу узнает ее. Но при виде ребенка вспыхивает. Поворачивается к ней спиной, решительно направляется к дому.

— Смотрите-ка, какая бесстыжая…

— Постойте! — Джулия догоняет ее.

Кто-то высовывается в окно. Извозчик наблюдает за ними. Некоторые женщины, только вышедшие из церкви, замедляют шаг.

Джулия обгоняет Джузеппину, преграждает ей путь.

Той ничего не остается, как остановиться.

Голос сейчас у Джулии громкий — чтобы все слышали и знали:

— Донна Флорио, не хотите взглянуть на свою внучку?

Люди вокруг смотрят и слушают.

В ответ — скрежет пилы по дереву:

— У меня нет внуков.

— Вы уверены? У этого ребенка ваше имя.

— Ну и что? Джузеппин много разных.

— У этой глаза вашего сына.

Джузеппина, к своему несчастью, бросает на нее взгляд. Малышка очень похожа на Винченцо: его нос, высокая линия бровей. Она резко отстраняется.

Так нельзя, это неправильно.

— Сука никогда не знает, от кого у нее щенки. Невозможно запомнить всех кобелей, что спаривались с ней.

Джулия прижимает дочь к груди, будто защищая.

— Только суки, у которых нет хозяина, так делают. Жаль, что мой крепко держит поводок. И не я его добивалась: это он увел меня из моей семьи.

— Бывает, поводки становятся удавками. — В голосе Джузеппины ненависть. — Если вы думаете, что вам удастся втереться в нашу семью, то не рассчитывайте. В нашем доме для вас нет места.

Джулия не знает, что возразить.

Джузеппина обходит ее. Поставила мерзавку на место, говорит она себе удовлетворенно. Чего она собиралась добиться, кухарка и есть кухарка. Наконец-то проявила свою сущность.

Ответ Джулии догоняет ее уже на пороге дома.

— Этот поводок я выбрала не из-за денег. Вы-то что можете об этом знать? Вы, которая никогда никого не любила?

* * *

Из окна столовой Винченцо — босиком, в халате — все видел. Он провожает удаляющуюся Джулию взглядом, пока то не исчезает за поворотом.

Слышит приближающиеся нервные шаги Джузеппины.

— Ты видел, а? Ну что за женщина! Вот дрянь! Но я поставила ее на место. Чего захотела? Закатить скандал в этом доме? Ишь какая!

Он не оборачивается.

Очень долго, когда отношения их стали уже серьезными, его мучил вопрос, почему он так привязался к ней. Почему продолжает добиваться ее, возвращаться после каждой ссоры.

Сегодня, наконец, понял.

Мать спрашивает, почему он ей не отвечает. Видит, как он идет в спальню, быстро одевается.

— Да что такое? Что ты делаешь?

— Мама, идите, штопайте свои носки!

Вот что он ей говорит — штопать носки, будто она выжившая из ума старуха, которой надо держаться от него подальше. Уязвленная гордость и возмущение написаны на ее лице.

— К ней побежал? К этой черной язве? К дьяволу во плоти? А меня? Меня одну оставляешь? — кричит она уже из окна вслед Винченцо, который уходит все дальше по виа Матерассаи под взглядами женщин, наслаждающихся сценой.

Винченцо почти бежит по переулкам, проходит мимо закрытых лавок. Догоняет Джулию на виа Кассаро. Она медленно бредет среди празднично одетых людей, наклонив голову к ребенку. Он, который хорошо ее знает, понимает, что она держится из последних сил, чтобы не разрыдаться. Такое унижение стоило ей многого.

Винченцо подходит к ней сбоку, на глазах у всех берет ее под руку.

Джулия вздрагивает.

— Но…