– Золотой корень, – шептал он монотонно и невнятно, – сушить не следует, тут важно не утратить ни капли пользы. Багульник следует добавить в экстракте, дивный у него аромат, живительный и весенний. Словно радостью он пахнет, после долгой зимы дарует надежду и свет…

Потапыч прикрыл глаза и задышал ровно, улыбаясь во сне. Ленка за спиной зевнула. Помощник у телеграфа встряхнулся, помассировал щеки, лоб и тоже зевнул.

– Талант, – не удержался от похвалы маг-поисковик. – Его уже все усыпить норовили, не поддавался.

– Так вы в грубую, а я потакал, – гордясь собой, сообщил Шарль. – Раз он знает шутливое название вагона, производящего настойки, значит, всерьез затеял спиртовой заводик, для души. Отсюда вывод: рецепт – новое для него дело… Он спит и о важном грезит, иначе бы не поддался. Такой норов не переломить. Он или заметит, или даже и не заметит…

Джинн усмехнулся, встал и повел к двери сонную Ленку – она зевала снова и снова, моргала и встряхивала головой. Поисковик поднялся, подал оставленную на хранение куртку, потом сам бросил на плечи – Шарль уже почти нес баронессу, которая обо всех успела позаботиться, а сама еле на ногах держалась от усталости. Джинн шепнул еще несколько слов, подхватил баронессу на руки и унес в ту же комнату, где спала Элен.

– Могу собой гордиться, – вслух подбодрил он себя, выходя в коридор. – Я славен и успешен более, нежели ле Пьери, проигравший войну. Я-то проник в Белогорск и победил сном всех упрямейших людей Ликры.

– Почти всех, – разочаровал бодрствующий Карл фон Гесс, слышавший слова и спешащий вверх по лестнице. – Идем, займешься обратным делом. Надо выводить из сна посла Арьи. Мы его едва удерживаем без сознания: внушение мощнейшее, пси-школа мне совершенно незнакома, ошибемся в малом – и он останется слабоумным.

– Именно так, – кивнул Шарль и зевнул.

– Самовнушение? – хитро прищурился Карл.

– Мы вчера гуляли весь день и пили, ночью я летел на самолете, трассером, а не пассажиром, я просто устал, – не пожелал признать очевидного Шарль.

– Конечно, – посочувствовал Карл, хотя было ясно: ни единому слову не поверил…

Посол находился в особняке графов Уваровых. Там расположились маги-дознаватели, заняв все помещения. Именно с чердака этого дома утром минувшего дня стреляли, совершая какое-то нарочито примитивное покушение на Самого. Все семейство Уваровых попало под неизбежные и крайне неприятные допросы, Карл поморщился и развел руками, продолжая наспех излагать события. Не было сомнений: стрелка впустили в дом по доброй воле, но пока что люди Евсея Оттовича не могут в точности и наверняка сказать, было причиной внешнее внушение или же сознательная помощь бомбистам.

– Сын старого Уварова куда проще проматывает деньги, нежели добывает, долгов за ним немало, – отметил барон. – Пьет с кем ни попадя, во хмелю хвастается, что предан империи и скоро законный правитель будет приближен к власти, а сам он вознагражден.

– А что Зотов? – поинтересовался Шарль, помнивший последнего прямого потомка правящего дома еще по посольской работе.

– Полгода назад выставил из дому бывшего приятеля по преферансу и приказал деньгами не ссуживать да еще рапорт написал, требуя не допускать «пустобреха» близко к воинской службе.

– Но зачем допрашивать всех его домашних? – в очередной раз зевнул Шарль, признавая свою неспособность сосчитать ступеньки от первого этажа до второго без ошибок. Глаза щурились, сонливость переходила в вялое и какое-то безнадежное отупение.

– Шарль, ты идеалист или тебе просто требуется кофе для восстановления рассудка?

– Идеалист, – рассмеялся джинн. – И да, кофе, хорошо бы покрепче. Усыплять, по идее, не особенно сложно, но усыплять Потапыча…

– Уважаю, – хмыкнул Карл.

Подхватив спутника под локоть, провел по коридору, распахнул дверь и указал на посла, устроенного на очередном диване. Шарль зевнул, хрустнув челюстью, и без слов пожаловался себе: сегодня из всей мебели он замечает только диваны и кресла. Еще немного – и станет изучать с интересом ковры… Конечно, есть немало методов повышения работоспособности, в том числе магических. Но, увы, применение любого в отношении себя не остается бесследным и пусть незначительно, но нарушает точность восприятия пси-влияний. То есть осложняет предстоящую работу.

Большая кружка кофе оказалась втиснута в ладонь весьма скоро, в ее появлении не было магии, но и забота – она тоже греет. Шарль принюхался, блаженно вздохнул, отхлебнул горячий, черный, без единой крошки сахара напиток, приготовленный на южный лад, именно так, как он предпочитал.

– Могу помочь, если пожелаю, – шепнул голос, достойный джинна в своей красоте и убежденности. Даже акцент был исключительно на пользу звучанию. – Я жрица.

Шарль встряхнул головой и с интересом рассмотрел доставившую кофе девушку. Маленькую, ладную, одетую в темное, как почти все сегодня, бледную, с темно-бронзовыми волосами, вьющимися крупными кольцами. Глаза мерцали сплошной загадкой, пробуждающей двоякое намерение: качнуться вперед, всмотреться и искать ответ или отпрянуть и сберечь свои тайны…

– Ты есть странный джинн. – Девушка от удивления склонила голову чуть набок и шире распахнула глаза, теперь отчетливо карие с золотом. Губы у нее были пухлые, крупные, и смотреть, как они выдыхают каждое слово, казалось все интереснее. – В тебе нет страха. Нет закрытости. Я искала сведения о вашем ордене в Арье и восстановила давний способ вас выявлять, акустический. Название метода – «зов». Для тебя он бесполезен и безопасен, ты не боишься несовершенства. Хорошо. Слушай, я помогу. Все просто, даже Голему так можно. Только джиннам нельзя. Другим.

Девушка напела длинный звук. Он вибрировал и менялся, то становился громче и внятнее, то нисходил до гаснущего эха. Для шестого чувства звук этот был подобен наблюдению за первыми искрами новорожденной стихийной силы. Потом звук изменился и включил пси-составляющую, перебрал ее по тонам, словно разложив на состояния. Шарль благодарно кивнул. Если бы он сам попробовал восстановить душевное равновесие и провести некую «юстировку» своего пси-слуха, то не добился бы такой чистоты и затратил недопустимо много сил.

– Спасибо.

Джинн в несколько крупных глотков выпил кофе, потер руки и бодро повел плечами. Буркнул:

– Приступим, – сел на край дивана и прощупал пульс на безвольной руке арьянца.

Посол едва дышал, делая не больше десяти вдохов в минуту. Работа сердца была столь же заторможенна. Сознание даже не спало, скорее пребывало в окончательной пассивности. Шарль бережно и без поспешности разбирал узлы и петли чужого влияния. Иногда вслух пояснял то, что казалось важным. Например: на посла воздействовали минимум трижды, сам он по крайней мере один раз не возражал против влияния и воспринимал его как попытку стимуляции памяти. Помимо указанной работы была проделана и другая, вынудившая арьянца исполнять волю джинна, полагая ее своим маленьким капризом.