К счастью, Тауссиг сумел найти себе занятие по сердцу, которое заполнило пустоту, образовавшуюся в его жизни после ухода с работы, особенно из журнала. Он уже давно беспокоился о своих «Принципах экономической науки». Изменения, которые он вносил в книгу для третьего издания (1921), делались второпях, и он был недоволен результатом. «Ввиду тех огромных экономических и общественных изменений, произошедших с 1914 года, мы больше не можем по-старому подходить практически ни к какому вопросу»[153]. Так что все остававшиеся у него силы Тауссиг бросил на то, чтобы отредактировать и частично переписать «Принципы», полностью переработать книгу третью (деньги и банковская деятельность) и пятую (распределение благ). Заручившись помощью способных сотрудников, он успешно справился с последней редакцией и в марте 1939 года написал к ней вводное слово. Общая схема книги, видение экономического процесса и подход автора не изменились. Не изменилось и основание теоретической структуры.

Решение не менять структуру было мудрым. Вклад Тауссига в экономическую теорию занимает историческое место в нашей науке. Это место он никогда не покинет. Было бы неправильно сглаживать яркие черты его теории невнятным эклектизмом. Эти черты особенно впечатляют нас своей яркостью, если посмотреть на них в свете эволюции американской экономической науки. Вначале в Соединенных Штатах были мастера практической мудрости – Гамильтон и остальные, но, что вполне естественно в ситуации, когда у людей было полно других дел, кроме философии, национальная экономическая мысль особо не процветала. Экономисты делились на приверженцев протекционизма и Адама Смита, вроде Дэниела Реймонда, и оригинальных, но слабо дисциплинированных мыслителей вроде Генри Кэри. Примерно после окончания гражданской войны американская экономическая мысль начала прогрессировать, вначале медленно, а затем все быстрее. Тауссиг необыкновенно много сделал для этого прогресса. Но в годы своего становления Тауссигу, как и всем экономистам, всерьез интересовавшимся теорией, вначале пришлось усвоить уроки англичан в той форме, которую придал им Милль. Как и Маршалл, базовые элементы теории Тауссиг взял у Милля. Однако внимательный читатель не может, изучая Милля, не заметить, насколько его труды вдохновлены великой фигурой Рикардо. Родство духа побудило Тауссига принять принципы Рикардо, но он принял их не как пассивный имитатор, а как деятельный союзник. Он, должно быть, столкнулся с теми же сложностями, с которыми сталкивались все, кто использовал теоретический аппарат Рикардо, в частности Маркс. Продираясь сквозь знаменитую четвертую часть первой главы Рикардо, Тауссиг открыл для себя труды Бём-Баверка, и они, без сомнения, помогли ему разработать теорию капитала, бывшую одновременно и теорией заработной платы. Как и Маршалл, шедший иной, но по сути параллельной дорогой, он безо всякой симпатии относился к анализу полезности. Однако ему несложно было развить свою теорию заработной платы до той степени, которую предполагает фраза «дисконтированная предельная производительность труда». После достижения им этой стадии родство между английским и американским Маршаллами становится очевидным. Оба преуспели в создании аналитического аппарата, классического в том смысле, в котором этот термин применяют к теоретической физике 1890-х годов, – в том смысле, который подразумевает красоту и простоту схем, но также и техническую ограниченность. Оба они заставили этот аппарат служить как осмыслению истории, так и решению горящих вопросов своего времени. Оба заслуженно уважали друг друга и ни в чем друг другу не уступали.

После того как новое издание «Принципов» было завершено, в жизни Тауссига появилась пустота, которую он постоянно стремился и не мог заполнить. Он был не способен отдыхать в праздности. Он до конца чувствовал, что еще многое должен сделать, и был прав. Его последнее слово было бы бесценным. Однако чем дальше, тем меньше он мог работать, и из его непрестанных усилий не вышло ничего, кроме рассказа о жизни его отца, который мы цитировали в начале статьи. Тауссиг был одним из тех людей, которые умирают на работе и для кого слова «ныне отпущаеши» (пипс dim-ittis) звучат бессмысленно.

До самого конца жизни Тауссиг на удивление мало страдал от тех неудобств, которые приносит старость. Он сохранил прекрасное зрение, прекрасный слух, возраст не повлиял на его способность ходить и плавать. Его не заботили никакие личные проблемы, он был счастлив в кругу своей семьи, которая в последний раз собралась вокруг него в Котуите летом 1940 года. В обычное время, в начале учебного года, Тауссиг вернулся в Кембридж. Там с ним произошел припадок, после которого он более недели оставался без сознания. Так и не придя в себя, он умер мирно и безболезненно 11 ноября 1940 года.

Великий американец, покинувший нас, был гораздо больше чем экономистом. Но то обширное царство, в котором он был властелином, и интеллектуальный климат той эпохи, которая воспитала его мысль, уже были прекрасно исследованы в журнале Econometrica[155], так что я ограничусь рассказом о научных достижениях Фишера в области экономики. Это ограничивает тему моего эссе, но не принижает ее – по крайней мере, если это случится, то лишь по моей собственной вине. Ибо кем бы Фишер ни был на протяжении жизни – социальным философом, инженером в области экономики, страстным крестоносцем в отношении вопросов, которые он считал важными для благосостояния человечества, учителем, изобретателем, бизнесменом, – я все же отважусь предсказать, что в истории его имя запомнится прежде всего как имя одного из величайших экономистов-теоретиков своей страны.

Я еще больше ограничу свою задачу. Макс Сасули, близко сотрудничавший с Фишером, подробно и четко рассказал о его работе в области статистики, подчеркнув, в частности, историческое значение книги «Построение индексов» («The Making of Index Numbers»), а также наиболее оригинального вклада Фишера в теорию статистического метода, распределенного лага. Я не стану повторять то, о чем уже написал Сасули. В моем эссе речь пойдет только об экономисте-теоретике, но не о статистике. Однако статистика невозможно полностью исключить даже из той области деятельности Фишера, которую я собираюсь осветить. Фишер неизменно пытался построить теорию, которая была бы статистически функциональна, иными словами, он стремился не только к количественным, но и к числовым результатам. В целом его работа идеально соответствует программе «продвижения экономической теории в область статистики и математики» и «унификации теоретически-количественного и эмпирически-количественного подходов»[156]. Учитывая, когда вышла его первая книга, мы должны считать Фишера важнейшим из первопроходцев эконометрики со времен Уильяма Петти. Именно так я ответил бы, если бы меня попросили в одной фразе изложить причины, по которым я, не колеблясь, называю достижения Фишера великими. Большая часть этих достижений кроется под обложками шести книг: «Математические исследования теории ценности и цен» («Mathematical Investigations»), «Повышение ценности и процент» («Appreciation and Interest»), «Природа капитала и дохода» («Capital and Income»), «Теория процента» («The Theory of Interest»), «Покупательная сила денег» («The Purchasing Power of Money») и «Подъемы и кризисы» («Booms and Depressions»)[157].