Так уж оно сложилось. Ты всегда делаешь не то, что следовало бы. Я очень боялся. Всего. И, не зная этого, я был так счастлив. Я не бросил нож для чистки картофеля и не вернулся наверх, к ней. Я оставался на кухне. Почистил картошку, и до возвращения Палли с Анной мы с Хавстейном так и не разговаривали. Где-то через полчаса на кухню зашли они с разрумянившимися щеками — знаю, что странно об этом упоминать, но именно такими Палли с Анной и запомнились мне в тот день: как они с разрумянившимися щеками заходят на кухню. Они были похожи на школьников, вернувшихся из похода в горы, куда им идти совсем не хотелось. Вся эта здоровая энергия, долго и упрямо сдерживаемая, а на лицах — плохо скрываемая радость от удивительного дня.

Ты помнишь такие дни?

Когда ты чувствовал себя именно так?

Я помню их все до одного.

А через полчаса Хавстейн вынул из духовки индейку, на кухню спустилась НН в темно-синем платье, посмотрев друг на друга, мы отвели глаза, Хавстейн оглядел нас обоих и обнял НН. Я сказал, что она замечательно выглядит, «ты прекрасна» — так я сказал, мы сели за стол и разрезали индейку. К тому моменту я просуществовал уже 10 756 дней.

Я уже много раз просматривал сохранившиеся в памяти снимки того вечера и много раз вновь и вновь прокручивал негативы. Сначала все происходит словно в замедленной съемке: мы с аппетитом съедаем индейку, вяленое мясо и гринду, выпиваем пиво и вино, мило беседуем, идем в прихожую, обуваемся, стрелки на часах приближаются к полуночи, а у Палли есть ракета, одна-единственная, поэтому мы вслед за ним выходим во двор, огибаем Фабрику и идем вниз, к каменистому побережью. Вот мы выстроились полукругом на маленьком, поросшем травой клочке земли и смотрим, как Палли ищет место получше, где можно поставить бутылку, из которой торчит ракета. Накрапывает дождь, рядом со мной стоит НН в моей куртке. Куртка ей велика, мне холодно, но я не подаю вида, Хавстейн шутит, но я не разбираю его слов, однако мы все смеемся, Анна кричит: с Новым годом, и НН тоже кричит: с Новым годом, Палли не спеша торопится, он медленно чиркает спичкой по коробку, деревянная палочка потрескивает, потом появляется огонек, а затем пламя начинаете шипением подбираться к фитилю. Хавстейн раскидывает свои огромные руки, и мы все тонем в его объятиях, а руки Палли поджигают ракету. Затем он осторожно поднимается и подходит к нам. Ракета вылетает из бутылки и, набирая скорость, уносится туда, откуда не видно наших запрокинутых в ожидании голов. Мы смотрим, как она взрывается на фоне Вселенной, и наши взгляды останавливаются на сверкающих искорках, вырисовывающих заранее продуманный узор, почти как в синхронном плавании. И лишь когда искры догорели, мы увидели, как откуда-то из моря поднялся и повис в небе красный огонек. С этого момента кадры начинают сменяться все быстрее. По-моему, первой отреагировала Анна.

— Что это? — спросила она.

— Сигнальная ракета, — ответил Палли.

— Что? — переспросил Хавстейн.

— Сигнальная ракета. Световой сигнал.

— Ты видишь там что-нибудь? — поинтересовался Хавстейн.

Палли ответил, что не видит, и Хавстейн побежал на Фабрику за биноклем, а мы так и стояли, вглядываясь в темноту.

— Это ложная тревога, — сказал я, — Новый год. Ни один новогодний вечер без такого не обходится.

— О чем ты? — спросила НН.

— Да в Ставангере вечно найдется какой-нибудь идиот, который сначала все ракеты изведет, а потом отыщет в гараже еще парочку сигнальных и поджигает и их тоже.

— В море нет гаражей, — резко ответил Палли, — и даже лодки не видно. В море для забавы сигнальных ракет не поджигают.

Я промолчал, вглядываясь в темноту, но не мог ничего разглядеть. Я подошел ближе к берегу, словно несколько метров помогут и я смогу разглядеть что-нибудь. К нам бегом возвращается Хавстейн. Я слышал, как они переговариваются сзади. Хавстейн приговаривает: подожди-подожди, начинает осматривать море в бинокль, и тогда все умолкают. Я ничего не вижу. Потом Хавстейн говорит: «Там что-то есть!» Я поворачиваюсь, подбегаю к нему и прошу дать мне взглянуть. Протягивая мне бинокль, он показывает, куда смотреть. Я беру бинокль, подношу его к глазам и начинаю искать ту точку, на которую показывал Хавстейн, но ничего не нахожу. Где-где? — переспрашиваю я, и Хавстейн хватается за бинокль, который я держу в руках, и направляет его чуть выше и левее. Вон там.

Там что-то виднеется. Что-то маленькое. Освещенное красным светом сигнальной ракеты.

Не разберешь что.

Может быть все, что угодно.

Однако это что-то плохое.

И тут я вспоминаю про лодку.

Лодку Оули, стоящую на причале.

И я говорю лишь: «Лодка, она там».

Срываюсь с места и бегу. Я бегу по мокрым деревенским улочкам, вообще-то я немного пьян, но не замечаю этого, так быстро я никогда не бегал. Следом за мной бежит Хавстейн. «Подожди!» — доносится его голос сзади, но я не жду, я бегу, бегу мимо домов, в которых больше почти никого не осталось, все разъехались и исчезли, умерли и исчезли, где давно уже произошло все, что должно было произойти, а те, кто остался, знают, что ничего уже не изменится. Ноги несут меня к причалу, где я всем телом наваливаюсь на деревянную лодку и толкаю ее, вижу, как она отчаливает и скользит по темной воде. Ко мне подбегает Хавстейн, он прыгает в лодку как раз в тот момент, когда я отталкиваюсь веслом, потом я сажусь, опускаю весла в воду и начинаю грести.

Сидя на корме, Хавстейн кричит: «Давай греби! Давай греби!» И, раззадоренный его криками, я вывожу лодку в узком фарватере, по самому глубокому течению, потому что теперь я чувствую себя нужным, я сижу спиной к морю и ничего не вижу. «Направо! Налево!» — командует Хавстейн, льет дождь, и во все стороны летят брызги, я закрываю глаза, а Хавстейн кричит, что мы уже близко. Руки устали, однако я продолжаю грести против течения, лодка карабкается на гребешки волн и набирает скорость. Сигнальная ракета гаснет, и теперь вся надежда на Хавстейна, и когда тот кричит, чтобы я греб еще сильнее, я поворачиваю голову, и мне на одну секунду удается разглядеть желтый резиновый плот, а на нем — человека, пытающегося удержаться на ногах и спасти вещи. Волны смывают их, вещи уходят под воду, и плот тоже идет под воду, человек стоит по колено в воде, я одним движением поворачиваю лодку и изо всех сил налегаю на одно весло, кричу Хавстейну, чтобы теперь он взялся за весла, встаю, поворачиваюсь и падаю в воду.

Я ухожу под воду, съемка резко замедляется, все часы мира останавливаются, и звук выключается. Течение начинает относить меня в сторону, прямо через толщу воды, и здесь не так темно, как мне казалось раньше. Здесь все темно-синее, а не черное, и я вижу рыб, которые застывают в полуметре от меня и ускользают в стороны, чтобы дать мне дорогу. Я смотрю наверх, на дождевые круги на воде, похожие на мокрые кратеры. Я должен выплыть на поверхность, потому что я нужен там, в первый раз в жизни я действительно кому-то нужен. Я — единственное движущееся тело во всем мире, и в памяти моей появляются ясные и отчетливые воспоминания. Мне четыре года, я, стоя на стуле, задуваю свечи на торте. Отец купил подержанную машину, он возвращается домой, и мы идем кататься. Мне двадцать, и я пью пиво на балконе кирпичного домика рядом с огромным бассейном. Я в кино, смотрю «Назад в будущее». Я еду на автобусе домой, и сидящая напротив меня девушка смотрит на меня, я смотрю на нее, и она отворачивается. Я забрасываю снежок на крышу. Мне девять лет, я в Эстланде, учусь прыгать в воду. Я сижу перед телевизором и смотрю «Коларгол». Я вернулся из школы и стою перед дверью, потому что потерял ключи, на спине у меня ранец. Я болею, и мама читает мне вслух «Мио, мой Мио». Мама беременна, я радуюсь, что у меня появится братик или сестренка, но никто не родится, и мама плачет в спальне. По телевизору показывают цикл передач про Вселенную, я плохо себя вел, и мне не разрешают посмотреть последнюю серию, однако в конце концов отец приходит ко мне в комнату, забирает меня, сажает на колени, передача только что началась, и я вижу, как Баз Олдрин выходит из «Орла». Я уже долго под водой. Я лежу посреди дороги и жду, когда меня переедет машина. Я думаю об НН, которая стоит на берегу и с трудом может разглядеть нас в темноте. Я думаю, как НН жила на Мюкинесе и ждала, что море принесет ей человека, и вот ее мечты сбываются, человек этот появился. Кто-то отыскал нас и пустил сигнальную ракету, но мы пока не знаем кто, и, возможно, именно поэтому я проталкиваюсь через воду, наверное, потому, что я опять хочу, чтобы вокруг меня были люди. Изо всех сил я рвусь наверх, рассекаю воду и оказываюсь под проливным дождем. В первые секунды мне кажется, что я все еще под водой, я вижу, как плот заливает и он тонет. Я плыву к огромной фигуре человека, неподвижно сидящего на том, что осталось от резинового плота, он не двигается и уходит под воду. Он уже по горло в воде, когда я хватаю его за руку, он смотрит на меня, и я вижу бороду и изумленные глаза, а потом он отворачивается и смотрит, как волны смывают последние его пожитки. В руках у Хавстейна весла, он гребет к нам — ко мне и человеку, которого я сжимаю в объятиях. Я удерживаю его голову над водой, волны относят нас в сторону, первые обломки кораблекрушения в новом тысячелетии, я устал, я измотан, я машинально отмечаю, что нас затаскивают в лодку, кадры опять сменяются с обычной скоростью, 720 км/час, Хавстейн машет веслами, и с каждым взмахом приближается берег.