— Зверь, — сумел прохрипеть Де'Уннеро, вздрагивая от боли. — Зачем?

Его рука зримо меняла очертания, превращаясь в лапу тигра.

Певица заиграла громче, подавшись вперед всем телом и, судя по всему, наслаждаясь происходящим. Словно забыв, что ей вряд ли удастся совладать с тигром, она играла с темными силами, выманивая зверя наружу!

Пальцы Садьи все быстрее ударяли по струнам, наполняя ночной воздух руладой гнусавых, воющих, стонущих нот, порожденных ее магическими чарами.

У Де'Уннеро больше не было сил противиться; пробудившийся внутри зверь угрожал в любую секунду вырваться на волю.

— Иди на охоту, возлюбленный мой, — услышал он голос Садьи, дрожащий от возбуждения.

Тигр-оборотень лишь мельком глянул на хрупкую женщину и скрылся в лесу, устремившись на поиски сладостного запаха крови.

Жизнь Эйдриана впечатляюще и необратимо изменилась. После победы над разбойничьей шайкой никто уже не смотрел на него как на упрямого и своенравного мальчишку. И в Фестертуле, и в Придорожной Яблоне люди в его присутствии начинали говорить вполголоса. Теперь все называли его Ночным Ястребом.

Это весьма льстило юному рейнджеру.

Однако более всего его забавляло поведение сварливого Румпара. Трактирщик расхаживал по деревне, оттопырив большими пальцами проймы жилетки, и напропалую хвастал, что это именно его меч свалил великана.

Эйдриан не вмешивался: тщеславие Румпара как нельзя лучше служило его собственным целям. Он хотел сделать известным свое имя, хотел, чтобы все узнали о Ночном Ястребе — рейнджере Фестертула. Похоже, несколько шагов по пути к славе он уже прошел.

Вскоре к нему начали обращаться за помощью из других деревень и селений. Где-то вдруг появлялся бешеный волк или медведь, в ином месте опасались набега разбойников. Однажды, ближе к концу лета, юноша побывал к западу от Фестертула, где по просьбе местных жителей выследил и убил гоблина. Это жалкое кривоногое существо боялось людей куда сильнее, чем они его. Но даже столь заурядное дело способствовало растущей славе Ночного Ястреба.

Что бы он ни делал — главное, он теперь двигался к цели всей своей жизни. Эйдриан знал: он не останется здесь навсегда, сражаясь с бешеными волками и гоблинами-одиночками. Но если вдуматься, на что еще он мог рассчитывать сейчас? Великие войны отгремели без него, новых не намечалось, и потому приходилось довольствоваться малым. Только так он мог не дать забыть о себе. И все же судьба подарила ему замечательное начало, предоставив возможность, о которой он даже не мечтал. Появление разбойничьей шайки, возглавляемой великаном, мгновенно сделало Эйдриана на целую голову выше любого здешнего смельчака. Ему оставалось лишь укреплять свою репутацию, добавляя к ней все новые грани.

Юный рейнджер не почивал на лаврах. Он по-прежнему настойчиво искал любой повод, чтобы заявить о себе. Каждую ночь он отправлялся к Оракулу. Как всегда, он видел в зеркале закутанную в плащ фигуру, снова и снова этот неведомый призрак внушал Эйдриану, что его жизненное предназначение — власть над людьми, и побуждал его двигаться дальше.

Юноша часто возвращался в мыслях к сражению с разбойниками. Тогда случилось нечто особенное: он впервые пролил кровь. Человеческую кровь. Эйдриан убил людей, и это событие подвело черту под его прежней жизнью. Сколько бы он ни твердил себе, что едва ли кто-то более заслуживал суровой кары, нежели головорезы-разбойники, все равно этот груз еще долго давил на него. Какое-то время юноша даже намеревался вернуть меч Румпара на прежнее место и жить дальше как обычный крестьянин или охотник.

Внутренняя борьба совести и житейского прагматизма продолжалась не одну неделю, разрывая все существо Эйдриана. И вновь Оракул помог ему разобраться в своих мыслях, подсказал, что таков путь героя в этом мире, зачастую жестоком и беспощадном. Когда его чувства улеглись и он признал, что действовал правильно, когда понял, что сражение является неотъемлемой частью избранного им образа жизни, а достаточно ранняя смерть — неизбежная плата за появление на свет в облике человека, юный рейнджер уже с улыбкой вспоминал о той схватке.

Иными словами, Эйдриан перестал терзаться угрызениями совести по поводу своей повинности в смерти других людей. Это было самым важным результатом сражения с разбойниками, и юноша принял его, прекрасно сознавая, что на этом он не остановится. Но ни сам Эйдриан, ни другие, видевшие в нем героя, даже не подозревали, какая и в самом деле важная черта подведена в жизни Ночного Ястреба.

Достаточно было взглянуть на небосклон, чтобы заметить первые признаки зимы. Ее наступление не радовало Маркало Де'Уннеро. Совсем не радовало. Зима заставит больше времени проводить внутри дома, больше общаться с ничтожными обитателями этой жалкой деревни. А они, глупо улыбаясь, хлопотали, занимались своими повседневными делами с таким видом, будто от этого зависела судьба всего остального мира.

Заготавливали дрова, сжигали в своих очагах и опять заготавливали.

Варили пищу, съедали ее и снова варили.

По мнению Де'Уннеро, они с таким же успехом могли бы проложить дорогу вокруг своей деревни и бегать по ней — час за часом, день за днем. Впрочем, это, на его взгляд, было куда более полезным занятием, поскольку бег укреплял телесные силы хоть каким-то движением вперед, способным подтолкнуть к более осмысленному существованию. Жизнь же обитателей Туберова Ручья была гораздо бессмысленнее бега по кругу. Это было даже не существование, а прозябание.

Сколько лет подряд и он сам прозябает так! Он, знавший совсем другую жизнь!

В то утро с неба сыпал мелкий холодный дождь. Де'Уннеро вместе с тремя жителями деревни чинил крышу. Обыкновенную крышу обыкновенной хижины. Починка, под стать строению, тоже была несложной. Де'Уннеро знал: через какое-то время и эту крышу, и все остальные придется чинить снова. Потом еще раз и еще. И так — пока каждый из жителей деревни не состарится и не умрет. А после них эти же крыши будут чинить их дети и внуки. И у каждого на лице будет блуждать такая же глупая улыбка — отражение собственного ничтожества и прозябания. И все они будут считать это ничтожное прозябание единственно возможной жизнью.

— Угораздило же меня родиться на свет с мозгами, — пробормотал Де'Уннеро.

Деревенский парень, работавший невдалеке от него, услышал эти слова. Он удивленно покосился на бывшего монаха, но ничего не ответил. Еще через минуту парень вообще забыл об услышанном.

— Лучшего ответа мне от тебя не дождаться, — сказал Де'Уннеро, глядя на него в упор.

Застонав от досады, он швырнул вниз молоток, и тот с каким-то змеиным шипением приземлился в груду пожухлых листьев.

— Так и молоток сломать недолго! — крикнул Де'Уннеро один из троих работников, мнящий себя кем-то вроде надсмотрщика.

— Велика важность. Сделаем другой, — огрызнулся в ответ бывший монах. — А когда он сломается, сделаем третий, потом десятый и будем еще более довольны собой, чем прежде.