Но одновременно Джилсепони прекрасно понимала и разделяла чувства, владевшие Роджером. Красота была лишь фасадом, за которым скрывалась такая бездна лицемерия и непотребств, каких ей еще не доводилось видеть.

— Я рад оказаться здесь, — почти извиняющимся тоном произнес Роджер. — Помнишь, я говорил тебе: ни за что не пропущу такой знаменательный день. Но меня жутко выводят из себя их презрительные взгляды! Эй, послушай! — крикнул он какой-то придворной даме, которая шествовала мимо, пренебрежительно вздернув носик. — Скажи-ка мне, голубушка, сколько приспешников демона-дракона ты уничтожила во время войны? А сколько жизней спасла в годы чумы?

Женщина опешила и поспешила ретироваться.

— Когда силы Бестесбулзибара угрожали нашим северным городам, эта дама была еще совсем ребенком, — заступился за придворную аббат Браумин, подошедший к своим друзьям.

— Но ты бы видел, как она на меня посмотрела, — продолжал кипятиться Роджер. — С таким высокомерием! Мы, конечно, не имеем благородных кровей, зато…

— Успокойся, Роджер, — умоляюще прошептала Джилсепони.

— Ты считаешь, что это не так? — бушевал ее вконец разозленный друг.

— Боюсь, что так, — не стала спорить она. — Но меня мало волнует, что обо мне здесь думают. Так почему это должно волновать тебя?

Роджер только фыркнул и тряхнул головой.

— Осмелятся ли они с такой же надменностью глядеть на тебя, когда ты станешь королевой? — пробормотал он, стиснув зубы.

Его собеседнице снова оставалось лишь улыбнуться, хотя на самом деле ей было трудно отрицать слова Роджера и еще труднее — игнорировать отношение к себе со стороны придворных. Истинное отношение, а не такое, каким она его представляла. Джилсепони, конечно же, радовалась, что ее друзья — те, что стояли сейчас рядом, а также магистры Виссенти, Талюмус и Кастинагис, который недавно занял место священника часовни Эвелина, — вместе с капитаном Альюметом прибыли на «Сауди Хасинте» в Урсал на ее свадьбу. Но у этой радости была и оборотная сторона. Женщина остро сознавала, как она скучала по своим друзьям. Как жаль, что не смог приехать Белстер О'Комели. Жизнь при дворе казалась ей пустой и бессмысленной, и Джилсепони не могла делать вид, будто это не так. Она сомневалась, что в последующие дни, недели, месяцы и даже годы положение изменится к лучшему. Придворные понимали и вроде бы даже сочувствовали ее одиночеству, но они не знали иной жизни. Им была неведома настоящая дружба, поэтому глубин одиночества Джилсепони они постичь не могли. Они скучали совсем не так. Дануб, правда, относился к ней с нежностью и заботой, и Джилсепони была искренне счастлива в те часы, когда он оставлял свои заботы и проводил время с нею.

— Когда придворные узнают, что ты барон Палмариса, они начнут относиться к тебе более уважительно, — заметила Джилсепони, ибо Роджер продолжал что-то рассерженно бубнить себе под нос.

— Вот-вот, и все эти придворные дамы так и станут виться возле него, — с недовольной миной произнесла Дейнси и слегка хлопнула мужа по плечу.

Роджер хотел что-то возразить, но лишь растерянно рассмеялся.

— Пусть вьются, — разрешил он. — Только тогда этот дворец покажется мне еще противнее.

— Не такое уж это плохое место, — возразила ему Джилсепони.

Аббат Браумин удивленно вскинул брови. Он догадывался, какие чувства владеют ею в действительности.

— Это действительно так, — сказал Браумин, беря Роджера за руку и прерывая его очередную колкость. — Все эти испытания покажутся пустяшными, если принимать во внимание те добрые дела, которые сможет совершить Джилсепони, когда ее голову увенчает корона королевы Хонсе-Бира. Возможно, кто-то из родовитой знати и выказывает сейчас свое презрение. Возможно, они не самые приятные люди. Но их общество, полагаю, все же несколько лучше, чем гоблины и поври из армии Бестесбулзибара. А ведь когда-то Джилсепони приходилось иметь дело с ними, сражаясь за лучший мир.

— Мир стал бы еще лучше, если бы она расправилась с придворными Дануба так же, как в свое время с гоблинами и поври! — воскликнул Роджер, но всем стало ясно, что он уже шутит.

Все засмеялись, радуясь, что щекотливый момент преодолен.

Их веселье было совершенно искренним, и такими же искренними были мысли Джилсепони и, что еще важнее, — состояние ее сердца. Да, она скучала по своей прежней жизни в Палмарисе. По своей жизни в Дундалисе она, наверное, скучала еще сильнее. Но молодая женщина сознавала свой долг. И она любила короля Дануба — настолько, насколько могла.

— За завтрашнее великое событие, — провозгласил настоятель Сент-Прешес, поднимая бокал.

— И за то, чтобы в следующий приезд Роджера Урсал понравился ему больше, — добавила Джилсепони, чокаясь с Браумином.

Друзья неторопливо потягивали тонкое, ароматное вино; Дейнси продолжила лакомиться изысканными кушаньями, а Роджер, Браумин и Джилсепони вспоминали старые добрые времена и мечтали о будущем.

Джилсепони говорила о будущем с большой надеждой и уверенностью, ибо, по сути, не заглядывала в него дальше завтрашнего утра, когда ей предстояло войти под своды аббатства Сент-Хонс и обвенчаться с королем Данубом Броком Урсальским, став королевой Хонсе-Бира.

Эти мысли сопровождали ее весь день, до самой ночи. Сон Джилсепони был непродолжительным. И все же, когда утром в ее спальню явились фрейлины, неся склянки с ароматными маслами, румянами и прочими снадобьями, а также чудесное подвенечное платье, во всем мире не было женщины прекраснее, чем Джилсепони.

Войдя в собор Сент-Хонса, она увидела короля Дануба, ожидавшего ее у массивного алтаря, рядом с которым стояли магистр Фио Бурэй и аббат Браумин. К неудовольствию настоятеля Огвэна, именно им было поручено проведение обряда бракосочетания.

А каким величественным и внушительным зрелищем была сама церемония! Счастливы видевшие ее, ибо их потомкам в грядущие века останутся лишь легенды и баллады, которые сохранят память об этом незабываемом событии. Величайшая в мире героиня соединяла свою жизнь и судьбу с королем Хонсе-Бира. То был брак не только между двумя любящими сердцами, но и между церковью и государством, объединение светского и духовного начал. Все присутствующие в соборе, а также десятки тысяч урсальцев, заполнивших прилегающие к нему улицы, и все подданные королевства искренне приветствовали этот союз и столь же искренне надеялись, что в мире произойдут еще большие перемены к лучшему.

Правильнее будет сказать — почти все подданные.

Герцог Калас и иные знатные особы тщательно прятали свое разочарование и даже отвращение, наблюдая, как их любимый король Дануб сочетается браком с простой девкой из северной глуши. Сколь разительно отличалась эта Джилсепони от его первой супруги, королевы Вивианы, чья родословная являла собой пример чистоты крови.

Разумеется, Констанция Пемблбери также была далека от радужных чувств; ее состояние граничило с ужасом. Сколько времени понадобится этой Джилсепони, чтобы силой отобрать у Мервика и Торренса права на власть в будущем? Этого придворная дама боялась больше всего. Во всяком случае, она убедила себя в этом, не желая еще более терзать свое сердце. Оно было готово разорваться при одной мысли, что Дануб окажется в объятиях другой женщины. Поэтому Констанция пыталась уверить саму себя, что больше всего волнуется за будущее своих детей.