о «бесноватом фюрере», но Гитлер и его группа, весьма умно и целенаправленно организуя духовные и материальные силы Германии, сумели создать самую мощную армию, завоевать малой кровью почти всю Европу, нанести чудовищный ущерб Советскому Союзу, поставить под угрозу всю цивилизацию.

Новейшие исследования приводят нас к таким выводам. Фашизм, в первую очередь германский, — это одна из самых аморальных и антигуманных разновидностей авторитаризма XX в. Для него характерны культ «вождя», выступающего от имени народа, активная социалистическая демагогия. Фашизм — это господство высших слоев буржуазии, партийного, штатского и военного чиновничества. Ему свойственны крайнее насилие, обращенное в первую очередь во вне страны, расизм, весьма гибкая социальная политика, довольно устойчивая массовая база. Фашизм — это контрреволюция. Он был ответом наиболее регрессивных сил на Октябрьскую революцию в России, Ноябрьскую в Германии, а также попыткой этих сил выйти из экономического кризиса 1929–1933 гг. В отличие от либеральных и демократических движений фашизм отнюдь не стремился направить общество по пути цивилизации. Его программа завоевания мирового господства любыми средствами угрожала не только прогрессивным движениям, но и всему человечеству. Некоторые акции фашизма могут быть отнесены к модернизации. Но это не меняет его содержания. В условиях деспотического режима непонимание Сталиным сущности фашизма обернулось в конечном счете неисчислимыми жертвами, в первую очередь для советских народов. Также ошибочно оценивал Сталин и политику нефашистских государств.

2

В 1938 г. в Мюнхене было подписано соглашение между Германией, Италией, Англией и Францией о передаче Чехословакией (ЧСР) Германии территорий, частично населенных немцами. ЧСР, связанная с СССР и Францией договорами о взаимной помощи 1935 г., была сильно ослаблена в политическом, экономическом и оборонном отношениях. Она была брошена на произвол судьбы. Агрессор не замедлил воспользоваться этим. Спустя несколько месяцев, в нарушение собственных же обязательств Германия ввела войска в Прагу и объявила фиктивную независимость Словакии.

Город, в котором было заключено это соглашение, дал имя курсу Англии и Франции, который не только предшествовал, но и способствовал развязыванию второй мировой войны. Такой курс появился на свет в начале 30-х гг. а Азии, когда великие державы сделали возможной японскую агрессию против Китая. Потом последовала аналогичная политика по отношению к агрессии Италии против Абиссинии, Италии и Германии против Испании, Германии против Австрии. В Мюнхенском соглашении ныне во всем мире видят символ предательства великих держав по отношению к малым, попустительства злу вообще. Такую политику называют еще «умиротворением». Едва ли это корректно. Скорее это было провалом умиротворения, поскольку все уступки агрессорам на Западе и на Востоке лишь усиливали их притязания. Их требования становились все более масштабными и наглыми. И, главное, слово «умиротворение» не объясняет стремления правительств Англии и Франции поощрить агрессию.

На XVIII съезде ВКП(б) в марте 1939 г. Сталин показал, что неагрессивные, демократические государства, которые сильнее фашистских государств в экономическом и военном отношении, «отступают, делая агрессорам уступку за уступкой». «Это можно было бы объяснить, например, чувством боязни перед революцией, которая может разыграться, если неагрессивные государства вступят в войну и война примет мировой характер». Нельзя согласиться с этим доводом. Ссылка на опыт первой мировой войны неубедительна. История же второй мировой войны показывает, что наученные опытом первой мировой войны правящие круги крупнейших капиталистических стран не допустили революции. Может быть, наиболее ярко проявилась эта тенденция в Германии. Как свидетельствуют новейшие изыскания историков ФРГ, власти на протяжении всех 12 лет диктатуры ни разу не доводили дело до сколько-нибудь серьезных социальных конфликтов, действуя отнюдь не только с помощью кнута. Призрак нового Ноября (1918) постоянно стоял перед их глазами.

«Главной причиной политики невмешательства», в первую очередь правительств Англии и Франции, Сталин видит в их отказе от коллективной безопасности. Однако в конечном счете он сводит этот отказ к их стремлению развязать войну, превратить ее в мировую, дать ее участникам «истощить друг друга», потом продиктовать ослабевшим участникам войны свои условия. Но «вождь» только что утверждал нечто противоположное: англо-французские политики боятся войны… Категорически звучит и другое также принятое преемниками Сталина его утверждение: «немцам отдали районы Чехословакии как цену за обязательство начать войну с Советским Союзом».

Все эти рассуждения «вождя» выдержаны в духе его излюбленных стереотипов: революция через войну, позиция «третьего радующегося», мысль об антисоветском, будто бы всегда главном направлении в политике капиталистов.

Противоречие в трактовке вопроса, стремились ли мюнхенцы к войне, не единственное в суждениях Сталина. Из его оценки их политики непреложно следует вывод, что война с их стороны будет с самого начала несправедливой. Но как согласовать это с суждением Сталина в речи 9 февраля 1946 г. Здесь он утверждал, что вторая мировая война «приняла с самого начала характер войны антифашистской, освободительной». Фактически он реабилитировал «умиротворение». Отметим также вскользь, что на XVIII съезде ВКП(б) он назвал фашистские державы агрессивными. После заключения пакта 23 августа 1939 г. он стал считать такими западные державы, а фашистские — миролюбивыми, хотя характер войны и не изменился. В советской официальной историографии эти противоречия до сих пор не преодолены. Можно ли полагать Англию жертвой агрессии, считать «освободительной» войну с ее стороны уже 3 сентября 1939 г., если она владела огромными колониями и не собиралась их освобождать? Правда, между Мюнхеном и 3 сентября на случай германской агрессии Англия предоставила гарантии Польше. Но наша историография вслед за Сталиным не придает значения этой «дипломатической революции», как называют этот акт многие зарубежные историки. Некоторые наши авторы утверждают, что дух Мюнхена определял политику Запада и во время войны.

Сам по себе мюнхенский курс был крайне противоречив, чего не смог раскрыть Сталин. В этой противоречивости отражалась, очевидно, несовместимость главных мотивов этого курса. Правительства Англии и Франции, а также США и многих других стран понимали, что своеобразным форпостом против революции в Европе сможет стать лишь Германия. Напомним, что по Компьенскому перемирию державы-победительницы обязали Германию оставить свои оккупационные войска в Прибалтике. То есть линия на использование германского милитаризма против СССР ведет свое начало еще с 1918 г. Нельзя забывать и постепенный отказ победительниц от версальских ограничений.

Проявления антисоветских тенденций в политике Англии и Франции многочисленны. Да и в самой истории Мюнхенского соглашения эти тенденции четко прослеживаются. СССР был отстранен от участия в конференции. Это было не только оскорблением великой державы, тесно связанной с ЧСР, это было губительно и для Чехословакии, и для судеб мира в Европе и во всем мире. В конце августа 1939 г. Чемберлен, тогдашний премьер-министр Великобритании заявил