Флавия между тем уже подходила к плащу. Женщина, словно репей вцепившаяся ей в руку, остановила певицу и что-то сказала.

Брунетти хлопнул Вианелло по плечу и указал на лестницу, затем – на себя, а после подвигал двумя пальцами, изображая ходьбу, и осторожно зашагал вправо. Если появиться на сцене с этой стороны, женщины его не заметят, зато сам он не упустит их из виду ни на мгновение. Стоило комиссару зайти за занавес, как стали слышны их голоса. Но он не мог разобрать слова, пока не подошел к лестнице вплотную.

– Вот место, с которого вам предстоит петь. Помните: надо стоять лицом к залу, иначе зрители вас не услышат, – напряженным тоном поясняла Флавия. – Вот, я поворачиваюсь… – проговорила она, и ее голос действительно стал тише, – и меня слышно гораздо хуже.

Демонстрация получилась очень убедительной.

– Стоит помнить также и об оркестре. В нем более семидесяти музыкантов! Если петь недостаточно громко, музыка полностью заглушит ваш голос.

– Может, мне встать с другой стороны от трупа? – спросила женщина.

– Да, хорошая идея. Так вы естественным образом окажетесь лицом к аудитории и будете видеть лестницу. Наверх можно подняться только по ней; оттуда прибегут люди Скарпиа, чтобы схватить вас.

Брунетти подумал: Флавия говорит это в надежде, что он ее услышит, – так бросают в море бутылку с запиской, авось дойдет до адресата.

Где-то раздались шаги, и Брунетти воспользовался этим моментом, чтобы начать подниматься по ступенькам. Когда звуки стихли, замер и он – на середине лестничного пролета.

– Позвольте, я встану между вами и лестницей, чтобы понять, достаточно ли силы у вашего голоса, услышит ли вас зритель. – И через секунду певица произнесла: – Я не пытаюсь убежать. Так мне будет лучше вас видно и слышно и я получу представление о полетности вашего голоса. – И устало, без оттенка иронии, Флавия добавила: – Тем более что деваться мне все равно некуда. Разве вы не видите?

Если ей и ответили, Брунетти этого не услышал.

– Хорошо. Начинайте с Марио, вставай же! Идем!

Брунетти про себя обрадовался, что Флавия говорит уверенно, как и положено учителю. Выйти из роли жертвы, изменить мизансцену… Но удастся ли ей это?

– Нет, наклонитесь ниже, почти к самому его лицу! Вы наклоняетесь, как если бы он был жив, и когда поете Ну, встань! Марио!, ваш голос должен быть радостным, и это встань поется, а не проговаривается. Вы только что всех обхитрили и теперь убегаете с любимым – далеко, в Чивитавеккью, где сядете на корабль. И будете счастливы во веки веков!

Флавия умолкла, и нетрудно было догадаться, о чем она сейчас думает. Люди могут жить счастливо, многие так и живут, и с ней самой, бесспорно, бо́льшую часть времени было так же. Но быть счастливым «во веки веков» – нет, это невозможно. Как невозможно жить вечно.

Брунетти поднялся на две ступеньки – еще немного, и его голову можно будет увидеть с крыши. Он опустился на одну ступеньку и присел.

Женский голос, чужой, не Флавии, пропел громко: Марио, вставай же! Идем! – резкий, начисто лишенный эмоций и красоты, и тут же заговорила Флавия:

– Нет, нет, не так! В вашем голосе должна быть радость. Вы принесли ему добрую весть. Он цел, и вам обоим уже ничто не угрожает. Вы оба будете жить.

Если бы ее голос не оборвался на последнем слове, Брунетти решил бы, что она – гениальная актриса.

Пытаясь скрыть оплошность, Флавия заговорила громче:

– Теперь попробуйте спеть фразу: Ах, мертвый! Мертвый! Вложите в нее всю душу! Тоска уже знает, что Марио умер, и у нее хватило ума понять, что она тоже умрет, и очень скоро.

– Покажите, как это должно звучать, – попросила женщина спокойно. – Я не понимаю.

– Ах, мертвый! Мертвый! – послышался прерывающийся голос певицы. – Скажи мне, зачем?.. Скажи мне, за что?.. Бедная Флавия!

От этих звуков кровь стыла в жилах. Она знает, что обречена, близится ее час… Все лучшее – прожито. Марио умер, и она вот-вот умрет.

Пистолет был у Брунетти с собой, однако с этой позиции он не мог полагаться на свою меткость. Комиссар пропускал тренировочную стрельбу – напрасная трата времени, – и вот результат: он так близко к потенциальной убийце и не может ей помешать! А если он выскочит на крышу, эта сумасшедшая с равной степенью вероятности может ударить ножом Флавию или броситься на него.

– Ее имя Флория, а не Флавия, – поправила наставницу женщина с ножом.

– Да, конечно, – согласилась певица, то ли всхлипывая, то ли икая.

– И тогда она видит солдат, да? – спросила женщина.

– Да. Они бегут вверх по ступенькам.

Сигнал? Просьба? Или банальное описание действия? По голосу Флавии этого нельзя было понять.

– И она заскакивает на парапет?

– Да. Вот тут! Парапет довольно низкий. Его всегда делают низким, чтобы удобно было на него вскакивать. Но из зрительного зала он кажется выше.

– Куда она потом падает?

– По ту сторону стены на специальной платформе лежит огромный матрас. Худшее, что может случиться, – это если он сработает наподобие батута и зрители на галерке увидят твою взлетающую руку или ногу.

Голос Флавии снова был спокойным, приятным, чуть ли не будничным.

– Со мной однажды случилось такое. В Париже, много лет назад. Кто-то в зале даже засмеялся, но это чепуха. Матрас толстый, из десяти с лишним слоев резины и специального пластика. Падать на него даже приятно.

Тут Флавия попыталась привлечь внимание собеседницы – и Брунетти – к опере.

– Реплика, обращенная к Скарпиа, требует большой сосредоточенности. Вы произносите его имя и грозите, что встретитесь с ним перед Господом. Тоска убивает себя – что является грехом, – но верит, что будет прощена. И напоминает душе Скарпиа, что судить их будут вместе и ему прощения не видать.

– Но ведь он ее любил, – усомнилась женщина.

– А она его – нет, – ответила Флавия равнодушно, словно зная, что эти слова могут убить ее, но ей уже все равно.

Тишина длилась слишком долго. Брунетти решил рискнуть. Он чуть-чуть приподнял голову над верхней ступенькой и посмотрел туда, где только что разговаривали. Флавия глядела в пустой зрительный зал. Та, другая, стояла рядом с ней, но к Брунетти была повернута спиной. Певица была в своей повседневной одежде, свитере и брюках, и при этом – в полном гриме, разве что без парика и тиары. Черты ее лица, подчеркнутые макияжем, который кое-где размазался, кое-где потек от пота, с близкого расстояния казались гротескными.

Флавия вскочила на парапет и, посмотрев мимо женщины, которая оставалась стоять на прежнем месте, увидела Брунетти. Выражение ее лица ничуть не изменилось. Певица наклонилась, чтобы помочь женщине подняться, но та проигнорировала протянутую руку, как и то, что на этой руке кровь, и с усилием взгромоздилась на парапет рядом с Флавией. Удерживая равновесие, незнакомка раскинула руки, и нож чиркнул так близко от лица певицы, что та едва успела увернуться.