шанс, его нельзя упустить. Я хочу быть с этой женщиной. Я хочу стать отцом своему сыну. У меня нет опыта. Я не знал, как правильно строить отношения с детьми, да и с женщинами тоже. Я дурак, но буду стараться стать сносным.

— Приехали, — повернулся к ней спящей. Закрытые глаза, дрожащие ресницы, тонкая светлая кожа — сейчас так похожа на ту юную Дюймовочку, которая в сердце на всю жизнь вошла. Правда, там за невесомой пеленой прятались глаза взрослой женщины, с ее опытом и мудростью. Эта Дина отдавалась мне очень искренне. Она бы не стала манипулировать чувствами. Она бы сказала, что выбрала другого. Эта женщина не стала бы лгать. Если бы я не лелеял свои обиды, понял бы это сразу. Я пронес через годы воспоминание о своей Дюймовочке со всем букетом чувств, но успел ли я узнать, какой она стала, в какого человека превратилась? А она меня? Может, поэтому и не хотела говорить мне о сыне? Для Дины я тоже остался мальчишкой, который слишком жесток и поспешен в выводах. Но я ведь другой! Я должен убедить ее в этом! Доказать, что мне она может довериться, что не подведу и не брошу.

— Приехали? — встрепенулась она. — Пойдем.

— Ты позволишь мне подняться?

Не то чтобы меня смущало оказаться в квартире Савина, но и приятного мало.

— Конечно. Я должна быть рядом. Я с ума сойду, если не буду знать, как поиски продвигаются.

Мы вошли в симпатичную маленькую квартиру на севере Москвы. Слишком маленькую для семьи вполне себе обеспеченного стоматолога с собственной клиникой.

— Проходи, — Дина пошла на кухню и чайник поставила. — У меня есть кое-какая еда. Я только вчера сюда вернулась.

— Эта квартира?..

— Она моя. Я ее сдавала раньше, а теперь жить с Матвеем будем.

Мне стало грустно. Меня уже вычеркнули из совместного будущего.

— Яичницу с колбасой будешь? — спросила так просто, что губы непроизвольно дрогнули в улыбке. Вспомнилось общежитие, в котором она жила, и я богатенький мальчик, с удовольствием уминавший макароны с сосисками и простым овощным салатом — огурцы, помидоры и немного петрушки. Так просто и так вкусно. Через две недели я увез Дюймовочку в свою квартиру в Китай-Городе. Общежитие и макароны — это хорошо, но вдвоем и на отдельной кухне лучше. Прожили вместе совсем недолго.

— Буду, — согласился я и попросил: — Расскажи мне о нем.

— О нем? — обронила через плечо.

— О Матвее.

Сейчас совсем не время говорить о нас. Мы оба это понимали. Есть кое-кто поважнее.

— Я хочу знать все: о его здоровье, привычках, детских проказах.

Дина иронично бровь приподняла. Но я ведь не играл в заботливого отца, хотел сблизиться с мальчиком. Меня не было рядом с сыном десять лет, но я мог хотя бы разделить с Диной воспоминания о нем. Конечно, негодовал и злился, нельзя скрывать такое, нечестно это! Но я понимал, что винить Дину в лишении права быть отцом, мне ничем не поможет. Я хотел обрести семью, а не выяснять отношения и вымещать обиду. Этим ничего не изменишь, а потерять можно все.

— Даже не знаю, с чего начать, — задумчиво сказала, поставив передо мной тарелку с глазуньей и двумя кругами поджаренной докторской колбасы. Мне кажется, ничего вкуснее я не ел уже лет тысячу. Для меня давно не готовила женщина. Очень давно.

— Матвей он… — она улыбнулась непроизвольно, по-светлому так, как умели только настоящие женщины, познавшие любовь во всех проявлениях. — Он замечательный мальчик. Нет, я объективно его воспринимаю, иногда дерзит, с настроением тоже бывает, но очень хороший, добрый, ласковый.

Может, Дина не знала, с чего начать рассказ, но потом речь песней полилась. Не гладко и ровно, наоборот, прыгала с одного на другое, но так естественно. Я ел яичницу и слушал о своем сыне. Он любил футбол, как я, занимался рукопашкой (а я боксом), с компьютерными играми тоже угадал. Про его здоровье слушать было особенно больно: я должен был быть с ними! Я хотел бы быть с ними! Меня лишили этого, и мне хотелось знать, почему?

— Почему ты не сказала? — я старался говорить без претензий. Мне нужна откровенность. Хотя, вероятно, она мне не понравится. — Я должен был знать.

— Ты прав. Должна была сказать. Так правильно было бы, но когда люди делали правильно, — обреченно плечами пожала.

— Дина, — я попытался дотронуться до ее руки, но она быстро спрятала ладони, — поговори со мной. Что ты чувствовала тогда?

Она фыркнула, глаза закатила, потом прямо взглянула и сказала с жаром:

— Макс, ну вспомни, как все было. Как говорил со мной. Как визитку в лифчик засунул. Ну пришла бы я к тебе, получила бы пятьсот баксов на аборт и еще одну порцию унижений.

— Ты не могла этого знать, — вставил сухо. Даже я этого не знал!

— Я ж для тебя шлюхой была. Поверил бы, что ребенок твой? Или изводил бы меня до родов подозрениями?

— Я любил тебя, Дина. И тогда, и сейчас. Потому так злился. Обидеть и унизить хотел. Вот такой дебил, — пожал плечами. — Но поманила бы пальчиком, побежал бы за тобой как привязанный. Но ты никогда не звала.

— Не нужно, Максим, я пыталась объясниться с тобой, но ты не желал слушать: ни тогда, ни сейчас.

— Я хочу услышать, что произошло вчера ночью. — Дина фыркнула только. — Но прежде должен рассказать, почему шестнадцать лет назад в Лондон сбежал.

Если реально хочу попробовать заново, с себя начать должен. Мы оба должны все нарывы вскрыть, темные пятна наших отношений на свет и суд вытащить. А там решать, какое будущее у нас есть.

— Почему же? — тихо спросила.

— Это чертово видео с Полонским выбило так… — телефон в кармане затрещал, и я отвлекся. — Дядь Толь?

Дина подалась ко мне, напряглась вся.

— Мы едем! — и на нее посмотрел: — Есть адрес.

Глава 37

Дина

По дороге мы подхватили Анатолия Константиновича, дядю Толю, как называл Максим. Он пересел к нам из черного Гелендвагена. Если бы не его обаятельная, такая свойская улыбка, я почувствовала бы себя героиней бандитского фильма.

— Последний раз телефон вашего мужа был включен в районе Сергиева-Посада, на Торбеевом озере. Там отель прямо на берегу: пляж, рыбалка. Неплохое место для отдыха. Я послал туда пару ребят: администратора по-тихому расспросили, вроде они.

Они с Максом продолжали тихо переговариваться, но я не прислушивалась. Думала о том, что сына верну. А еще о том, как врежу Савину! Казалось, что