Несмотря на горящие споты, гостиная казалась погруженной в полумрак. Поль протянул фотографию Жюли, извлеченную из дела. На шее у нее была подвеска.

– Она.

Жан-Люк Траскман внимательно посмотрел на снимок, в то время как Поль не менее внимательно смотрел на него. Взгляд писателя ничего не выражал.

– Вы никогда ее не видели?

– Никогда. Кто это?

Он вроде не врал. Поль перешел к сути дела. Пришла пора шоковой терапии.

– Ее зовут Жюли Москато, она исчезла восьмого марта две тысячи восьмого года во время велосипедной прогулки по горам в окрестностях Сагаса. Полученные нами весьма конкретные данные приводят нас сегодня, двенадцать лет спустя, к выводу, что ваш отец мог быть замешан в этом похищении.

Сидящий напротив мужчина вскочил:

– В похищении? Мой отец? Что вы такое говорите?

– В то памятное лето две тысячи седьмого у вашего отца была тайная связь с юной семнадцатилетней девушкой в затерянном шале в горах над Сагасом. Он хотел увезти ее с собой на север, но она отказалась. Шесть месяцев спустя она испарилась, силой увезенная в сером «форде». У нас есть очень серьезные основания полагать, что похитители действовали по приказу вашего отца.

Явно потрясенный Жан-Люк Траскман оперся о спинку кресла. Поль взял «Последнюю рукопись»:

– Все отражено в этой книге. Имена персонажей, события, игра слов – все отсылает нас к Сагасу и к Жюли Москато. Эти страницы, самые мрачные из всех, которые он когда-либо написал, по вашим же словам, по сути являются его признанием.

– Нет, нет… Вы не имеете права вот так врываться сюда и швырять мне в лицо подобные гадости. Особенно теперь, когда отец умер. Все это чистой воды вымысел. Ужасы, да, конечно, но, черт возьми, это же не реальность. Сюжет книги – никак не доказательство.

– Кроме случаев, когда в нем столько намеков и точек совпадения с полицейским расследованием.

– А вам никогда не говорили, что авторы детективов опираются на реальные хроники в газетах? Что у них есть свои источники в полиции, в судах и что они иногда рассказывают истории более правдоподобные, чем в действительности?

Он принялся расхаживать по гостиной уверенной поступью адвоката в разгар защитной речи.

– Мой отец рылся в полицейских архивах, обожал музеи медицины и морги, а если бы ему предложили переспать с трупом, чтобы узнать, как быстро остывает тело, уверяю вас, он бы так и сделал. Он был одержим этим – мраком, преступлением, тем, как разлагается труп. Он подсел на это, как на иглу, понимаете? Так что не надо мне говорить, будто роман – доказательство его виновности.

Поль не мог упомянуть содержание дневника Жюли, не рискуя, что позже это не всплывет в досье и не скомпрометирует их обоих, его и Габриэля, но у него на руках были и другие улики, не менее убедительные. Он достал из папки на резинках тонкую пачку листков:

– Это фотокопии, оригиналы у экспертов. Посмотрите.

Траскман яростным жестом вырвал бумаги. Но стоило ему начать читать, как на лице проступила оторопь.

– Почерк отца… Это… это же оригинальная концовка «Последней рукописи»!

Он недоверчиво застыл, пролистав все страницы. У него в руках было сокровище, но он не смел в это поверить. Его светлые зрачки бегали по строчкам, перескакивая с абзаца на абзац. Поль угадывал возбуждение, которое он должен испытывать, вкупе с шоком от только что услышанных откровений.

Когда эйфория немного спала, его лицо снова помрачнело.

– Эти страницы… где вы их нашли?

– В Сагасе, в уединенном шале в горах, где какое-то время жил ваш отец. Они были у человека, который знал о его тайных отношениях и участии в похищении Жюли Москато. Он хотел послать нам страницу, завершающую роман. Как вы видите, он обводил буквы, которые, если их расставить в правильном порядке, образуют фразу: «В этой книге содержится ответ на все ваши вопросы».

Он показал копии других посланий Давида Эскиме:

– Вот уже больше трех лет вышеупомянутый субъект посылает нам анонимные сообщения, в которых утверждает, будто знает, что произошло… Перед вами сейчас страницы из детективов также с выделенными буквами, из которых составлены фразы, преследующие очевидную цель: привести нас к единственному человеку, Калебу Траскману.

Сын больше не мог скрыть волнения. Его пальцы дрожали, страницы трепыхались в его руках. Он положил их на стол, уставившись куда-то вдаль. Сел, но не прошло и десяти секунд, как он глянул на Поля, словно больной, выходящий из-под наркоза.

– Я сейчас вернусь…

Не добавив ни слова, поднялся и исчез в конце коридора. Поль воспользовался моментом, чтобы оглядеться. Ни одной семейной фотографии. Минималистский декор, сводящийся к книгам отца, которого сын a priori не очень любил. Минуту спустя Жан-Люк Траскман появился вновь, на этот раз он сам нес папку на резинках. Протянул ее Полю и уселся напротив:

– Ну же, откройте.

Жандарм откинул картонный клапан и обнаружил кипу конвертов, адресованных знаменитому писателю, верхняя часть которых была вскрыта ножом для разрезания бумаги. Он взял первый попавшийся и извлек содержимое.

Полное ощущение, что перед ним вновь раскручивался уже виденный фильм.

Горящий взгляд устремился на вырванную из книги страницу. И на буквы, обведенные синей шариковой ручкой.

Калеб Траскман тоже получал анонимные письма.

57

Под звуки радио и новостей, смысл большей части которых до него даже не доходил, Габриэль мчался сквозь ночь по нескончаемым бельгийским автострадам, прямым и однообразным, вгрызающимся в унылый до боли сельский пейзаж. Если верить Интернету, магазинчик «У Жакоба» открывался в два часа дня и работал до одиннадцати вечера все дни, кроме воскресенья.

С регулярностью метронома оранжевые отсветы выхватывали контуры металлургических предприятий, мимо которых он проезжал, высокие трубы, выплевывающие сине-зеленые языки пламени. Габриэль знал: поиск ведет его в Тартар, самую глубокую часть преисподней. Возвращаясь в Бельгию, он погружался в собственное разлетевшееся на осколки прошлое.

Он добрался до столицы около восьми вечера, под насупившимся небом. За полчаса преодолев еще несколько пробок на Брюссельском кольце[54], он двинулся в направлении Северного квартала вдоль железнодорожных путей, идущих мимо высоких башен и гостиниц с широкими зеркальными окнами. Народа здесь оставалось немного, последние пригородные поезда уже выгрузили своих измотанных пассажиров. Сейчас только угрюмые силуэты жались вдоль бетонных стен вокзала. С настороженностью голодных вампиров ночной народ вновь завладевал своей территорией.

Габриэль совершенно не помнил, появлялся ли он здесь когда-либо раньше, вел ли здесь расследование. Бельгийская земля была ему так же незнакома, как поверхность Луны. Он припарковался недалеко от стоянки такси и вышел, кутаясь в куртку.