– Вы ищете А. Г. – Арвеля Гаэку.

– Вы знаете его?

– Он был моим мужем.

Треск полена прервал тишину. Габриэль чуть не выронил свой стакан. Он не был готов к столь внезапному признанию. Симона Хмельник указала пальцем на картину на другом конце комнаты, рядом с книжным шкафом. На полотне в пронзительном полусвете тюремного двора человек со связанными за спиной руками лежал на земле с полуотрубленной головой, которую придерживал его палач.

– «Усекновение главы Иоанна Предтечи». Великолепная копия полотна Караваджо, которую муж купил у хорошего английского художника за десятки тысяч евро. Посмотрите, он даже воспроизвел подпись автора, как на оригинале, – в крови мученика, текущей на землю. Там написано: «Fra Michel Angelo»[56]. Забавный факт: сам Караваджо никогда не подписывал свои произведения. Кроме этого. Безусловно, он воспользовался способом показать, что действительно пролил кровь, в реальной жизни…

Габриэль не причислял себя к знатокам искусства, но, слушая вдову, он вспомнил, что этот Караваджо был знаменитым художником-убийцей.

– Анри безгранично преклонялся перед гениальным итальянцем, – продолжила она. – До такой степени, что его псевдоним, Арвель Гаэка, является анаграммой французского написания имени Караваджо…[57]

Габриэль сделал большой глоток алкоголя. Он чувствовал, что стоит на краю пропасти. Нервам необходимо было расслабиться, иначе его тело просто взорвется. Он подошел к картине, услышал шум электромотора за спиной. И действительно заметил подпись.

– …Творения мужа не имели ничего общего с произведениями Караваджо, но также были связаны со смертью, с тем, как она разрушает плоть, искажая форму и превращая ее в ничто. Анри долгое время изображал мертвых животных, жестокие сцены охоты, где собаки или волки разрывают свою добычу. Он в точности изучил весь процесс разложения тел: сроки, то, как плоть распадается. Ему это было несложно, при его-то познаниях в органической химии…

Она покачала головой, сморщив нос от отвращения:

– Вы бы только видели его с этими ножами, кистями, даже кусками дерева и металла: он расплющивал краски, особо выделяя раны, содранную и кровоточащую кожу. Возможно, такие композиции позволяли ему изгнать собственные страхи или же продемонстрировать окружающим, нам, закрывающим на это глаза, то, к чему все мы придем. В конце концов он скончался четыре года назад, без всяких мучений, на теннисном корте. Прекрасная смерть, скажут некоторые, хотя ему было всего семьдесят.

Глаза вдовы задержались на копии Караваджо.

– Я ненавидела то, что он делал, мне это претило, но находились любители его полотен. Похоже, о вкусах действительно не спорят… В любом случае с ним нельзя было заговаривать ни о его делах, ни о его картинах, иначе он впадал в ярость. Это была его частная территория. Он даже запретил мне заходить в его мастерскую. – У нее вырвался нервный смешок. – И дверь запирал на ключ. Мерзавец.

– А как это связано с моей дочерью?..

– Сожалею, но у меня нет иных объяснений вашей картины, кроме тех, которые я дала вам в прошлый раз. Когда вы явились сюда несколько недель назад и рассказали мне свою историю, вы обвинили моего мужа в ужасных вещах. Вами двигал только ваш гнев, а он заставлял вас говорить бог знает что.

Она глянула на свою выпивку, покрутила стакан, заставив отсветы заплясать на янтарной поверхности виски.

– Эти лица на полотне могли быть взяты из любого источника в Интернете. Дела о похищениях получали широкую огласку, лица было нетрудно найти. Я сама проверила после вашего ухода, задав параметры поиска. И увидела множество статей о вашей дочери. Муж отличался ненасытным любопытством, он вдохновлялся миром вокруг себя, а всякие мерзкие происшествия его просто завораживали. Состарить лицо совсем не сложно. Любой художник это умеет. Я понимаю, как это отвратительно, но, может быть, он представил себе этих девушек несколько лет спустя и запечатлел их на своих полотнах?

– Он видел эти лица вживую, прямо перед собой.

– Мы не будем снова это обсуждать. Я…

– Через некоторое время после моего визита к вам, – прервал ее Габриэль, – я сделал небольшой соскоб с картины и послал пробы в частную лабораторию. Вещество оказалось кровью. Сравнение ДНК показало однозначно: ваш супруг зашел намного дальше, чем пресловутый Караваджо, он написал часть своей картины кровью моей дочери и другой исчезнувшей девушки. Только не говорите, что вы ничего не знали. После такого открытия я наверняка вернулся сюда, чтобы предъявить вам результаты.

Она в шоке затрясла головой:

– Кровь, боже мой… Вы… вы уверены?

– ДНК-тесты не лгут.

– Клянусь, я не знала. После того раза я вас больше не видела.

Габриэль вгляделся в нее. Пленница своего кресла-каталки, она казалась искренней и глубоко потрясенной. Почему он не вернулся и не поговорил с ней еще раз? Почему не предупредил копов, чтобы они порылись в прошлом художника?

– Так или иначе ваш муж был замешан в исчезновении этих молодых женщин. А продавец картины сказал, что вы сунули ее ему в руки, словно хотели от нее побыстрее избавиться. И не взяли денег. Вы знаете что-то, о чем отказываетесь со мной говорить. Вы должны помочь мне докопаться до правды. Прошу вас.

Габриэль не намеревался отступать. После долго молчания, во время которого вдова залпом допила свой виски, она забрала пустой стакан у него из рук и, ловко маневрируя в кресле, поставила его на стол.

– Я покажу вам. Идите за мной.

60

Наверняка повторяя тысячи раз проделанные движения, она перебралась на сиденье подъемника, прикрепленного к перилам лестницы, и нажала на кнопку пульта. Следуя за ней, Габриэль поднимался по широким ступеням из ценных пород дерева.

– Анри был не только художником. Главным образом он был крупным предпринимателем, с высшим образованием и специализацией в области химической промышленности. В начале своей карьеры он занимался инженерными разработками, а потом начал скупать предприятия, переживающие трудности, затем ставить их на ноги и перепродавать. На этом и сделал себе состояние. У него было все: деньги, влияние, власть. Он постоянно разъезжал по всей Европе или сидел в клубах любителей сигар, обсуждая свои дела. Остальное время он ходил по музеям или пропадал в артистических кругах.

Бизнес – с одной стороны, творчество – с другой. Два лица одной личности. Габриэль подумал о ксифопаге Траскмана. Вдова бросила на него грустный взгляд:

– Он там, а я здесь… Вне любой из сфер его общения. Изображая неведение, когда он возвращался в середине ночи после вечеринки или из очередной второсортной гостиницы, где наверняка провел время в приятной компании, чтобы запереться наверху и рисовать свои ужасы, лишь бы не проводить время с женой…