– Туберкулез?!

Так вот почему он не служил в армии!

– И что, ты уже выздоровел? – осторожно произнесла Руби.

– Ну, я не буду кашлять кровью на твой милый кухонный столик, если ты об этом.

– Разумеется, я не об этом!

– Извини, если я тебя обидел, – словно сдаваясь, Дойл поднял руки.

– Так почему ты решил рассказать мне все это? – все еще раздраженно сказала Руби. – Ты никогда раньше не упоминал Фостер-корт.

– Я пытаюсь сыграть на твоем сочувствии, – усмехнулся Мэттью. – Говорю же, мне очень хотелось с кем-нибудь поговорить. С человеком, который не будет поливать грязью рабочий класс и которого интересуют не только различия между винами дорогих марок.

Руби сложила руки на груди:

– Ну так говори.

– Я бы предпочел побеседовать на нейтральной территории, – с лукавым видом заявил Дойл.

– Нуты нахал! – возмутилась Руби. – У тебя же есть жена.

– Кэролайн сейчас на юге Франции, весело проводит время на отцовской яхте.

– Мне плевать, где именно она весело проводит время, хоть на луне. Я не встречаюсь с женатыми мужчинами.

– Это совсем другое. Мы будем сидеть в зале ресторана с полсотней других людей и разговаривать, вот и все.

– Нет, – твердо ответила Руби.

Дойл встал и подошел к окну.

– Я и забыл, какой здесь большой сад, – сказал он. – Должно быть, его размеры футов сто пятьдесят на восемьдесят. Я мог бы спокойно выстроить здесь две пары смежных коттеджей. – Он повернулся к ней. – Руби, ты знаешь, сколько в наши дни стоит такой коттедж? Больше двух тысяч фунтов!

Руби охватила такая злость, что ей показалось, что у нее изо рта вот-вот пойдет дым.

– Ты пытаешься меня шантажировать? – свистящим голосом спросила она.

– Да.

– Что ж, у тебя ничего не вышло. Я все равно отвечаю тебе «нет».

Руби пригласили на чай к родителям Ларри и Роба, там также должны были присутствовать какие-то еще их родственники. Она уложила волосы и купила себе новое платье с незатейливым круглым воротом и короткими рукавами – красное, в тон туфлям, от которых отказалась Хизер. Парни усадили ее на заднее сиденье машины, между Гретой и Хизер, которые обе пахли подаренной Мэттью Дойлом «Шанелью №5».

Руби изрядно нервничала, что было для нее нехарактерно: ей казалось, что без поддержки со стороны мужа или других родственников она может все испортить. Но обе семьи приняли ее неожиданно сердечно. Мамы, папы, тети, дяди, братья, сестры, бабушки, дедушки – большой викторианский дом, расположенный неподалеку от Орнелл-парка, был буквально набит людьми. Прием оказался настолько теплым, что Руби очень быстро расслабилась. Все без устали делали ей комплименты – как будто родить и воспитать двух дочерей, пусть даже таких красивых, милых и воспитанных, было какой-то невероятной заслугой. Впрочем, ничего удивительного в этом не было: Руби выглядела просто превосходно, по крайней мере намного моложе своих лет, и могла бы сойти за старшую сестру своих дочерей. «Как жаль, что отец девочек не дожил до этого дня: он бы безумно гордился ими, – говорили ей. – И как сложно, должно быть, вам было растить их одной. Но вы справились с этой задачей просто изумительно».

– Мы с Мойрой всегда боялись, что один из ребят найдет себе девушку, и тогда второй будет чувствовать себя преданным, – сказала Элли, мать Роба – или Ларри. Руби уже окончательно запуталась, кто кому кем приходится. – Но случилось так, что они влюбились одновременно. Вообще-то они всегда все делают одновременно.

Мойра была матерью Ларри – или Роба.

– Я очень рада знакомству с вами, – пробормотала Руби.

– Само собой, и речи быть не может о том, чтобы вы оплачивали двойную свадьбу. Нам надо будет как-нибудь встретиться и обсудить этот вопрос подробнее.

– Я и не знала, что они планируют пожениться, – тихо произнесла Руби, задетая тем, что ей никто ничего не сказал.

– О, им сейчас слишком хорошо, чтобы они еще и строили планы, но мы с Мойрой считаем, что все уже предопределено. А вы?

Руби улыбнулась, обрадованная тем, что никакого заговора молчания не было:

– Мне показалось так с первой же минуты знакомства с вашими сыновьями.

Элли взяла ее за руку:

– Пойдемте выпьем еще хереса – или, может, давайте на ты? Мне кажется, что вино тебе сейчас не помешает. Могу только предполагать, как ты чувствуешь себя после знакомства с таким количеством новых людей. О, пришел Крис. Придется представить тебе моего скандально известного младшего братца.

– А почему «скандально известного»?

– Он поступил в семинарию, стал священником, а потом бросил все это. Это произошло четырнадцать лет назад, но наша мама так и не оправилась от потрясения.

Пожалуй, Руби ожидала, что бывший священник будет эдаким романтического вида бунтарем, но брат Элли Крис Райан не оправдал ее ожиданий. На самом деле это был неопрятный, какой-то робкий мужчина примерно одного с ней возраста с приятным лицом и милой улыбкой. Руби обратила внимание, что на нем были разные носки.

– Что у тебя с галстуком? – сердито спросила брата Элли. – Ты что, прицепил его вверх ногами?

– У меня не получилось правильно завязать узел, – мягко ответил Крис, улыбаясь Руби. – Так, значит, вскоре вы станете членом нашей семьи, я бы даже сказал, семей? Наверное, это столпотворение уже сбило вас столку – я сам частенько забываю, с кем я связан родственными узами, а с кем нет, а ведь с половиной из этих людей я знаком всю свою жизнь.

– Милый, не беспокойся понапрасну, – сказала Элли, похлопав Криса по руке. – Если ты что-то забыл, спроси у меня. – Она подмигнула Руби. – Не принимай его слова всерьез, он так шутит. Под этой простецкой внешностью кроется острый, как бритва, ум. Прошу прощения, пойду принесу херес.

– И захвати мне пиво, пожалуйста.

– Ну же, спрашивайте, – сказал Крис, когда Элли ушла.

– Что спрашивать?

– Почему я ушел из священников. Я знаю, Элли уже упомянула об этом. Почему-то она рассказывает об этом всем. Думаю, она получает определенное удовольствие оттого, что у нее такой беспутный братец.

– Я хотела спросить, но не решилась, – призналась Руби.

– Даже удивительно – большинство людей первым делом задают этот вопрос.

– Ладно, так почему же вы ушли из священников?

– Боюсь, в этом поступке не было ничего скандального. У меня не было романа с монашкой, как предполагает немало людей. Я просто утратил веру, и так вышло, что по времени это совпало с началом войны. В некотором смысле мне повезло – у меня не было мук совести или чего-то подобного, я просто перестал служить Богу и пошел служить в армию.