Они, обнявшись, сидели на диване. Крис провел пальцем по линии ее челюсти и сказал:

– У тебя такой волевой подбородок!

– А у тебя глаза святого. Из тебя бы получился хороший священнослужитель. Женщины твоего прихода толпами влюблялись бы в тебя.

– Сомневаюсь, что глаза святого способны ускорить мое продвижение по службе, – сухо заметил Крис.

– А мой волевой подбородок не принес мне особых дивидендов.

Он поцеловал ее:

– У тебя еще все впереди. А пока не могла бы ты обратить свой подбородок в сторону спальни, чтобы мы продолжили разговор там? А еще лучше прервали его и сосредоточились на кое- чем другом.

Два часа спустя, когда расслабленные и счастливые Руби и Крис пили чай на кухне, появились девочки. Вероятно, им и в голову не пришло, что в этом доме могло происходить что-то кроме чаепития.

День выдался очень холодным. Пронизывающий ветер носил туда-сюда крошечные льдинки, которые можно было принять за свадебное конфетти, если бы они не хлестали так больно по неприкрытой коже.

Короткая фата Хизер нимбом развевалась вокруг ее головы, а Грета вынуждена была придерживать свою более длинную фату, иначе ее наверняка унесло бы ветром.

Когда дочери Руби вышли из церкви, в собравшейся толпе пронесся вздох восхищения. Девушки никогда еще не были такими красивыми – «и, возможно, никогда больше не будут», – с мокрыми от слез глазами подумала Руби. В ее голове замелькали воспоминания – первые слова Греты, Хизер, делающая неуверенные шаги, обе ее девочки, играющие с Джейком в саду дома миссис Харт, рука об руку идущие в школу…

Но теперь ее дочери стали замужними женщинами. С этого дня они принадлежали не ей, а двум милым молодым людям, которые, как была убеждена Руби, сделают их счастливыми. Теперь мать уже не была самым важным человеком в их жизни.

– Грустишь? – спросил стоявший рядом Крис.

Фотограф энергично снимал молодоженов и гостей.

Руби кивнула, и тогда Крис обнял ее за талию и прижал к себе:

– Это вполне естественно, но я постараюсь взбодрить тебя ночью.

– Не сегодня – Бет ночует у нас.

– И ты выгонишь меня ради нее?

– Если ты не против – только на одну ночь. Она пробудет у нас неделю. Придешь завтра, хорошо? Я хотела бы, чтобы вы с ней познакомились получше.

– Я против, но у меня же нет выбора, – усмехнулся Крис.

«Самый чуткий мужчина на земле, – подумала Руби. – А я – самая счастливая женщина. Ну почему же я грущу?»

– А кто та дама в норковой шубе? – спросил Крис.

– Оливия Эппелби, моя старая приятельница.

Руби и не догадывалась, что шуба норковая, пока ей об этом не сказала Марта Квинлан.

Оливия попросила никому не рассказывать, кем они друг другу приходятся.

– Надеюсь, ты не возражаешь, – сказала она по телефону, – мне не хочется выслушивать неприятные вопросы, отвечать на них, выдерживать укоризненные взгляды… На это будет еще время.

– Я представлю вас как Оливию Эппелби, мою приятельницу.

Руби вполне устраивал такой вариант – ей также не хотелось, чтобы в такой день люди обсуждали ее прошлое. Даже девочки не знали, что их бабушка приглашена на свадьбу. Правду знала только Бет.

Бет! Руби повернула голову к своей подруге, стоявшей рядом с Конни и Чарльзом. Бет похудела, а ее замечательные волосы были коротко подстрижены, из-за чего она напоминала Руби заключенного. На скуластом, когда-то пухленьком лице застыло выражение отчаяния и одиночества – как будто Бет действительно приговорили к пожизненному заключению. На Бет были красивое мохеровое пальто с меховой опушкой и замшевые туфли. Было очевидно, что она не испытывает недостатка в деньгах – но зато нуждается в других, более важных вещах. Об этом ясно говорили ее грустные глаза.

Фотограф уже почти закончил, и дрожащие гости начали рассаживаться по машинам, чтобы отправиться в заказанный заранее ресторан. Руби и Крис ехали во взятой напрокат машине, Чарльз предложил подвезти Квинланов, а мать Руби везла Бет.

Убедившись, что всем гостям хватило места, Руби села в автомобиль.

– Руб, все прошло просто отлично!

Была уже почти полночь. Усталая Бет с размаху опустилась в кресло. В ее речи уже ощущался легкий американский акцент.

Руби упала на диван. Она танцевала до упаду и поцеловала за этот вечер чуть ли не больше людей, чем за всю свою жизнь. Праздник удался на славу, но у нее самой он вызвал весьма неоднозначные эмоции.

– Даже не помню, когда мне в последний раз было так весело, – сказала Бет. – Хотя, что ни говори, со свадьбой Конни и Чарльза сегодняшнюю не сравнить.

– Марта и Конни с Чарльзом сказали то же самое.

– Тот день навсегда останется в нашей памяти. – Бет внимательно посмотрела на подругу. – Только меня всегда удивляло, почему в тот день, когда все закончилось, ты напустилась на меня.

Руби нахмурилась:

– Потому что тебя пригласил на свидание Джим Квинлан.

– Ты была настолько неравнодушна к нему?

– Именно. Сама не пойму почему – похоже, никаких ответных чувств я у него не вызывала.

– Ты никогда об этом не говорила, – с удивлением в голосе сказала Бет. – А ведь мы ничего друг от друга не скрывали.

Она сбросила туфли и подтянула под себя ноги:

– У тебя есть вино? Я слегка навеселе, и мне не хочется, чтобы это ощущение проходило.

– Есть, берегла специально для тебя. Красное или белое?

– Любое.

Вернувшись с бутылкой вина, Руби сказала:

– Я не рассказывала тебе о Джиме потому, что происшедшее меня слишком сильно расстроило. Я любила его – по крайней мере была в него влюблена, – а он едва обращал на меня внимание. А потом он пришел и пригласил тебя на свидание. Мне это не понравилось, скажу честно.

– Можешь не говорить, я все хорошо помню.

– Извини, что я тогда нагрубила тебе, – с запоздалым раскаянием проговорила Руби.

– А как поживает Джим? Я думала, он будет на свадьбе.

– Ему надо заниматься «Молт-Хаус»… После войны он стал совсем другим человеком. Марта говорит, что эта война выпустила из него весь воздух. Жена не помогает ему в пабе. Марта утверждает, что у нее романы на стороне.

– Бедный Джим! – вздохнула Бет. – Ну почему некоторые люди живут счастливо, а другие ужасно несчастны?

– Знаешь, Бет, если бы мне это было известно, я бы написала книгу и заработала миллион. Думаю, для большинства людей жизнь – это смесь счастья и несчастья.

Бет хохотнула:

– Наверное, про меня тоже можно так сказать, но только весы сильно клонятся в сторону несчастья.