Я смотрю в окно на огни Бруклина. Я вижу, что происходит в квартирах напротив, вижу, как там жестикулируют люди. За одним окном разговаривают мужчина и женщина, за другим — мужчина поднимает гантели. Мое сердце падает куда-то в пятки. С большим трудом мне удается выдавить:

— Ноа, завязывай с этим. Ты сам себе не веришь.

— Очень даже верю, — говорит он. — Это правда. А теперь у тебя какой-то другой мужик. Я проиграл, и сам в этом виноват. — Он качает головой и улыбается мне: — Я просто вообще не гожусь в мужья. Со-о-о-о-овсем не из такого теста.

— Совсем, — соглашаюсь я.

После этого он принимается болтать и говорит целую кучу всего.

— Уж прости, — говорит он, — но я не думаю, что ты мало-мальски влюблена в этого своего нынешнего парня.

— Помнишь, — говорит он, — как мы проснулись среди ночи и обнаружили, что занимаемся любовью, хотя до этого оба крепко спали и понятия не имели, как это вышло?

— А сейчас, — говорит он, в наших жизнях вроде как настало таинственное время. Время вне времени. Мы вместе, но врозь.

— Ничего мы не вместе, — с трудом бормочу я.

— Ты сказала своим, что я тут?

— Конечно нет.

Он улыбается, подходит, берет у меня из рук тарелки и ставит их на полку, до которой я как раз пытаюсь дотянуться. Но это ведь Ноа, он не может просто подойти и забрать посуду — он как бы подплывает. И когда он касается тарелок, то как бы невзначай едва-едва задевает и мою руку. А потом, водрузив тарелки на место, он не отходит, а стоит так близко ко мне, что я вижу на его подбородке крохотные точки там, где вот-вот пробьется щетина, и чувствую его дыхание, как свое. Его глаза устремлены на меня; я знаю это выражение, и что должно произойти дальше, тоже знаю. Он собирается склониться ко мне и поцеловать в губы.

Я вся напрягаюсь и отклоняюсь. Я изо всех сил думаю: «Нет-нет-нет-нет». К моему удивлению, Ноа отворачивается и возвращается к столу. Забрав телефон и едва-едва помахав мне, он покидает дом. Входная дверь захлопывается.

Меня бьет дрожь. Я наливаю себе стакан воды из-под крана. В окне напротив, через улицу, танцует человек. Он танцует, а я стою и пью воду, и каким-то образом знаю, что мы с Ноа непременно перейдем к поцелуям, это лишь вопрос времени.

Я никогда в жизни не хотела никого сильнее.

На следующий день Джереми звонит мне по дороге на работу. Наверняка я у него на громкой связи, потому что мне слышны звуки дорожного движения Джексонвилла — свист воздуха, когда навстречу проносятся тяжелые грузовики, и обрывки радиотрансляции из других машин, мимо которых он проезжает. Я тоже направляюсь на работу, иду пешком по Бедфорд-авеню к «Нашим корешкам» и разглядываю спешащих куда-то прохожих.

— Привет! Как ты там? — говорю я, снимая трубку.

Как обычно, он приступает к перечислению всего, что делал со времени нашего предыдущего разговора. Вчера вечером ходил в бассейн. Играл в шашки со своей матерью. Ел на ужин свиные отбивные. Пораньше лег спать.

— Как поживают твои пациенты? Случалось что-нибудь интересное?

— Ну-у, вчера приходила миссис Брендон, а ты знаешь, как это бывает. Бедняжка, ее так и донимает ишиас, она винит в этом неправильное лечение, так что я спросил, принимает ли она противовоспалительные препараты, но она сказала: нет, потому что начались проблемы с животом. Я посоветовал ей одновременно принимать пробиотики, на что она ответила, что слышала про них, но сомневается, не вредны ли они.

— Гм, — говорю я.

— Да, вот еще что. Ты наверняка обрадуешься, ведь нам вычистили ковры в приемной. Они теперь здорово выглядят. Пришел парень и сказал, что может почистить ковры во всем офисе за пятьдесят долларов. Я не знал, хорошая это идея или нет, но подумаю, что администрация хоть раз озаботилась почистить ковры за все время, что я арендую у них помещение. Ты замечала, какие они были замызганные?

— Боюсь, что нет.

— Ну так они были ужасны. Странно, ты должна была заметить.

— Теперь-то они чистые? — замечаю я.

— Да. О да.

Я молчу мгновение, а потом произношу:

— Ой, представляешь, я же работу нашла.

— Нашла работу? В Бруклине? Зачем?

— Затем… затем, что я подумала: мне полезно будет выходить и больше общаться с людьми, а хозяйка цветочного магазина спросила, не хочу ли я поработать, ведь я вроде как разговорилась с ее покупателями, и она…

Я замолкаю, потому что до меня доходит: все это время Джереми пытался меня перебить.

— Нет, что это будет за работа, я понимаю, — говорит он. — Меня удивляет другое — зачем тебе вписываться там в социум, если ты все равно скоро уедешь?

— Ну, все-таки три месяца. Могу же я три месяца поработать, разве нет?

— Не знаю. Я думал, ты будешь дом к продаже готовить, и все такое. А не ходить на работу… куда? В какой-то магазин?

— В цветочный.

— Ага. В цветочный. Ты же понимаешь, что я рассчитываю на твое возвращение? — Он смеется, вернее, издает смешок, который звучит абсолютно фальшиво.

— Я сказала хозяйке магазина, что буду работать только до конца года, — сообщаю я ему. — Не волнуйся. Я вернусь.

— Ну, — говорит он и притворяется, что рычит, — посмотрим, что ты сделаешь. Потому что есть кое-кто, кто очень-очень одинок без своей девушки.

Я забавляюсь, мысленно представляя, как бросаю телефон в люк. Некоторое время уходит на то, чтобы снова вывести разговор на твердую почву. Джереми болтает, что на улице до сих пор стоит жара, что он надеется завтра повидаться с Натали и Брайаном, и что Амелия, по его мнению, похожа на меня. А потом он радостно сообщает:

— О! Я же рассказал маме о нашей помолвке. Знаю-знаю, мы договаривались пока никому не говорить, но вечером мама была такая грустная, что мне захотелось приободрить ее. И у меня получилось! Она так обрадовалась, прямо на седьмом небе была.

— Ой, слушай, я уже до работы дошла, — говорю я. — Не могу больше разговаривать! Хорошего дня!

Я нажимаю отбой и кладу телефон обратно в сумочку. До «Наших корешков» еще как до Луны, но я больше не могу этого выносить.

Я никак не могу понять, куда подевался мой старый школьный друг, язвительный парнишка, который вечно смешил меня до слез своими саркастичными шуточками. Я все больше и больше осознаю, что его, похоже, как-то неудачно перепрограммировали или, может, снесли при чистке не те