Своды неуклонно понижались, прижимая нас к полу. Прохватывало сырым сквозняком, ползущим со стороны прожженного в прошлый раз донышка – невидимки.

И чертовски першило в носу.

Я едва сдерживал несвоевременное чихание.

До слез.

* * *

Пыхтя и почесываясь, я выбрался из отвратительной дыры и отбежал подальше. Меня трясло. Гадость! Гадость, гадость! Вот она-то ничуть не изменилась с прошлого раза и все так же напоминала готовый к испражнению бычий анус.

Генрик, согнувшись, к чему-то прислушивался. Подойдя и встав рядом, я заглянул ему в лицо. Лица за щитком не было видно.

– Бородач где-то застрял, – сказал я. На меня напала нервная трескотня. – Ненавижу эту дыру! Чистенькая, гладенькая, а ползешь – как в дерьме по уши. Глаза бы мои на нее не глядели. У-у, сволочь!

Генрик раздраженно отмахнулся. Ну и ладно. Мне постепенно становилось легче. Черт, ботинок развязался. Я присел и принялся стягивать болтающиеся концы шнурков двойным бантом с перехлестом. В этот момент слух мой неприятно поразил мокрый чавкающий хруст.

Я мгновенно обернулся, вскидывая Дракона, и как раз поспел к финалу апокалипсической картины, развернувшейся в нескольких метрах от нас, главным трагическим героем которой вынужден был стать Бородач. Его руки: одна, сжимающая карабин, другая – мешок со жратвой, сея кровавые капли, похожие в ночном изображении шлема на ярких зеленых светлячков, кувыркаясь, разлетались в стороны, откушенные могучими клешнями стоящего на двух задних конечностях хонсака. Сам Бородач, находящийся в состоянии, называемом военной медициной, кажется, боевым шоком (не путать с болевым), сделал по инерции еще шаг. Потом громко всхлипнул и бешено крутнулся, нанеся беспощадный удар подкованным ботинком в высунутую любопытно башку членистоногого своего палача. Башка слетела как яйцо, выплескивая на стены полужидкое содержимое. Инерция пронесла Бородача дальше, и он не смог с нею совладать, лишенный возможности балансировать: культи рук были слишком коротки… Противники рухнули друг на друга.

Не прошло и секунды, как из дыры высунулась следующая тварюга, и мне оставалось только нажать на спусковой крючок, чтобы не разделить невеселую судьбу Бородача.

Промазать на таком расстоянии невозможно. Скорлупа хонсака содрогнулась, и он вывалился из лаза, сухо гремя клешнями. За ним тут же последовал третий, потом еще и еще… Я едва успевал отстреливать свою половину врагов – четыре ноги позволяли им двигаться удивительно проворно, и не знаю, чем бы закончилась схватка, будь дыра пошире. На такой малой арене, при достаточном численном превосходстве хонсаков, победа нашей стороны была бы проблематичной.

Один из злоумышленников метнулся мне в ноги, метя превратить в жалкое подобие Стража Врат Сильвера. Я отмахнулся прикладом, отскочил назад и выстрелил, вернее, попытался выстрелить, но попытка моя не удалась – в магазине Дракона не осталось зарядов. Я, не теряя времени на перезаряжание, швырнул его под ноги, отбив новый выпад клешней неугомонного ногореза, и с двух рук принялся садить пули – по три в каждую тварь, – из пистолета. Навязчивый хонсак, охотник за моими ногами, получил аж четыре и больше не нападал, скребя короткими ручками по месту, где привык иметь голову, а ногами – по скользкому от собственной крови полу. Вместо головы ему попадались лишь бесформенные куски разнесенной моими пулями плоти.

Я неистово расхохотался и зафутболил агонизирующие останки в ту сторону, откуда слышалось чудесное пение его сородичей, идущих в атаку. Кроме ангельских голосов хонсаков я еще слышал, как рядом громогласно лязгает демонический АГБ Гены, и от этого становилось немного веселее.

Пистолет защелкал затвором впустую – кончился боезапас, и никто больше не пер на меня, и Генка не стрелял уже, но я продолжал нажимать и нажимать спусковой крючок и не мог остановиться.

Саркисян крепко сжал мое плечо и, сильно тряхнув, гаркнул: Хватит, все уже! Нет никого! Хватит, говорю…

Я обессиленно пал на колени, и из глаз моих хлынули слезы. Генрик, более психически устойчивый, чем я, крадучись двинулся к куче тел – посмотреть, что там с Бородачом. Ему оставалась пара метров, когда куча с глухим вздохом приподнялась, встряхнулась и осела, намного более низкая, чем прежде. Бородач, пришедший в сознание, но не ведающий об исходе схватки, привел в действие самоликвидатор.

Я заколотил кулаками по подвернувшемуся карабину и зарыдал уже в голос, а Гена, подняв руки к потолку, страшным голосом зарычал свои армянские богохульства в адрес бесстрастно взирающего на нас сквозь все времена и пространства Всевышнего…

* * *

Я отыскал обе отрезанные руки Бородача и, попросив у его безбожной души прощения, вытащил из мертвых пальцев карабин и мешок, снял с левого запястья личный браслет. Собственно, карабин нам был не нужен, более того, был он нам совершенно бесполезен, верный лишь своему погибшему хозяину. Я забрал только обойму.

Генрик в это время сволакивал трупы хонсаков в кучу. Я стал помогать ему. По моим подсчетам, мы угрохали около двух десятков тварей. При той плотности огня, что была нами создана, каждый из членистоногих мертвецов получил никак не меньше трех-четырех зарядов. Чрезвычайно расточительно. Нервы, будь они неладны!

Груда тел вышла внушительная. На самый ее верх я поместил бренные останки нашего товарища, а под основание сунул пиропатрон с замедлителем, установленным на максимум – тридцать секунд. Мы постояли молча минуту, и я нажал кнопку активатора.

Отключив на время системы ночного видения, чтоб не сожгла их тонкую биотронику вспышка пиропатрона, подсвечивая себе фонарем, мы быстрым шагом двинулись вперед. За спиной беззвучно полыхнуло. Фонарь можно было гасить: пиропатрон минут пять будет старательно и ярко гореть, и его света, отраженного от гладких стен пещеры, нам вполне хватит.

* * *

Последние отблески пламени, сравнимого со звездным, угасли, и мы вновь включили свои совиные глаза.

– Ген, – негромко позвал я, – а ты заметил, что у хонсаков не было оружия? И у того, возле входа, которого мы с Бородачом как свинью разделали, тоже ведь не было. Уж не гражданских ли лиц мы с таким азартом громили?

Генрик, все еще не отошедший от горя, пробурчал:

– Не мое дело!

Молчание продолжалось недолго.

– Нам только на руку, что хонсаки до сих пор не пронюхали, откуда явились к ним Братья, – сказал он. – Цивильные (оттого и безоружные) ребятки, угробившие Бородача, не в счет – они и сами, похоже, не ждали встречи с нами. Гуляли, может, вечерком влюбленные парочки, собирались пристроиться где-нибудь стихи почитать, любуясь на живописные скалы, и на тебе! – наткнулись на вражеский десант. Ретивое, конечно, взыграло… Хотели взять живьем, наверное. Не учли, скоты, что я в ферментационный чан пока не собираюсь. – Он с чувством выматерился.

Я подумал, что и Бородач не собирался, а вышло-то вон как. Гена, наверное, подумал о том же, и мы вновь замолчали. Я время от времени озирался, хоть и знал, что через ту лужу расплавленного камня, в которую пиропатрон превратил скальную породу и павших бойцов, не перебраться еще долго. Никому.