Аист, оказывается, уже улетел (За младенчиками, – пошутил Генрик, вызвав приступ гомерического хохота), и желающие, разумеется, нашлись.

– Мы, между прочим, и не терялись, – сказали они.

– Что медведь, – говорил Бородач, прихлебывая кедровку не спеша, словно десертное вино, – что лось – все едино… Мелюзга. Вы слонов поили?

– От чего же, милок, мамонты-то вымерли? – воскликнул Филипп.

– Эх, суровый народ эти уральцы, – покивали в такт сержант и ефрейтор. – Таких гигантов вусмерть споили.

– А закусывать надо было, – сказал Филипп, остервенело жуя огненную бастурму, – закусывать!…

* * *

Надвигалась ночь, и они разожгли костер. Удивительно, но никто при этом даже не опалил бровей. Они сидели, нанизав на прутики кусочки домашнего свиного окорока, выставленного Филиппом на закусь к струе полоза, и подогревали их над огнем.

– Спеть, что ли? – спросил Филипп.

– Спой, конечно, – ответили ему.

Для затравки он спел Эй, ямщик, поворачивай к черту!. Слушателям понравилось. Они одобрительно заорали и принялись с силой хлопать ладонями по коленкам. Филипп, в целях развития успеха, выдал: Пуля-дура вошла меж глаз мне на закате дня. Какое дело мне до вас, а вам до меня. На ресницах растроганных наемников повисли скупые мужские слезы. Ободренный адекватной реакцией друзей, Филипп почувствовал себя едва ли не мессией, ведущим схватку за заблудшие души с врагом человеческим, и прорыдал Враги сожгли родную хату.

– Давай теперь что-нибудь повеселей, – попросил пригорюнившийся Генрик. – Стыдоба смотреть на себя – сопли до полу!

Филипп подумал и дал: Вот лежу я, молодец, под Сарынь-горою.

Носы шмыгали, и глаза влажно блестели. Молодец, лежавший под Сарынь-горою, звался Стенька Разин, груди ему придавили крышкой гробовою, руки его сковали медные замки, он ожидал Суда, терзаемый змеями, и его было по-человечески жалко.

– Изувер! – воскликнули с надрывом неблагодарные слушатели. – Не трави душу, поганец! Мы ж тебя по-человечески просим: не трави!

– Ладно, успокойтесь, – отмахнулся изувер-поганец и спел, гикая, присвистывая и притопывая, только пуля казака в степи догонит, вызвав взрыв оваций и криков Браво!. Железо следовало ковать, и Филипп спел про солдатика на привале, коего замучила тоска, он стрельнул себя и больше ни при чем.

Слезы снова брызнули потоками, и носы захлюпали. Чрезвычайно трогательная получилась сцена…

Бородач, громко высморкавшись, предложил срочно, да что там, – незамедлительно, – накатить.

– И то верно, – согласился Генрик, – помянем солдатика-самострельщика.

Помянули. Филипп растянул меха.

– Не этот ли стон у вас песней зовется? – раздалось у Филиппа над головой, когда он начал подвывать в такт с первыми аккордами следующей жалостливой композиции. – Отставить моральное разложение! Эт-то что еще за пятая колонна в тылах моего взвода? Саботаж изволите устраивать, рядовой?

Василиса крепко ухватила Филиппа за волосы и немного помотала его послушную голову из стороны в сторону.

– Хоронит, гад, раньше времени, – поддержал командира личный состав. – Никакого сладу с ним нету, хоть морду бей!

– Мордобоя нам еще не хватало, – возмутился Филипп. – То не пой, это не играй! Вот, блин, молодцы! Друзья, называется! Сами тогда и музицируйте, раз я не хорош.

– В самом деле, – неожиданно согласилась с ним Василиса, – не стреляйте вы в гармониста. Он играет, что умеет.

И опустилась на бревнышко рядом с Филиппом.

– Продолжай, – приободрила она.

– А волосья драть боле не станете?

– Постараюсь.

Филипп раздумывал недолго. Поплачь о нем, пока он живой. Люби его таким, каков он есть… Когда песня закончилась, Василиса вздохнула и посмотрела на него как-то по-новому. Вернее, по-прежнему. Так, как в памятный вечер их банного знакомства.

Филипп шумно сглотнул.

Он передал баян Бородачу (тот принялся наигрывать частушки на шести кнопках), а сам легонько обхватил Василису за плечи. Она не возражала. Филипп наклонил к ней голову – как бы невзначай. Василиса искоса глянула на него и усмехнулась краешком красивого рта. Филипп приободрился. А что, – подумал он, – не так страшен куратор, как его эмблема! К тому же один раз я уже вызвал у нее игривые чувства. Не испытать ли судьбу повторно? Чем я, собственно, рискую? Ну, сломает мне Василиса руку. Ерунда. Поваляюсь недельку в госпитале и буду как новенький. Глядишь, еще и отношения с Вероникой восстановлю. Тоже неплохо. А уж в случае удачи… – Он едва сдержался, чтобы не облизнуться.

– Выпьете, мастер лейтенант? – вполне к месту предложил Генрик.

– Отчего бы и нет? – улыбнулась Василиса. – Только с вас кавказский тост, сержант.

– Отчего бы и нет! – расцвел Генрик, подавая ей пластиковую крышку от фляги, полную до краев кедровкой. – До дна! – уточнил он.

– Непременно до дна, – пожала плечиком Василиса (Филипп ощутил плавное движение крепких мускулов под тонкой тканью). – Ждем тост.

Генрик встал, поднял руку с наполненным стаканчиком, отвел в сторону – под прямым углом – локоть и, поигрывая бровями и педалируя акцент, начал:

– Жила высоко в горах прекрасная девушка. Царица. И не было желанней невесты на всем Кавказе. Многие юноши и мужчины желали взять ее в жены, но никому это не удавалось. Дело в том, что замок царицы стоял на высокой скале, отделяющей вожделенную девственницу от всего мира. И замуж она готова была выйти лишь за того удальца, который сможет перепрыгнуть бездонную пропасть на своем скакуне. О, сколько великих воинов сгинуло на дне той пропасти! Вороны до сих пор пируют на их костях. Но однажды на белом карабахском жеребце прискакал покорять жестокую красавицу молодой армянин. Был он высок, строен и усат. На руке его сидел белый сокол, а по следу его мчался, стелясь по земле, белый борзой пес. Юноша затрубил в позлащенный рог белого архара, которого добыл лично, и сбросил с плеч шкуру снежного барса, которого одолел голыми руками. Сердце красавицы на миг сбилось с ритма. Но она скоро овладела собой и махнула платком. Как вихрь понесся белый скакун, как молния понесся белый сокол, как стрела понесся белый пес. Страшный обвал сорвался в бездонную пропасть, когда юноша на коне, и пес, и сокол благополучно опустились у стен неприступного замка. Красавица же побледнела, хлопнула в ладоши и приказала начальнику стражи звенящим, как булат, голосом: В пропасть их! Пораженный юноша даже не сопротивлялся, лишь спросил: За что? А за компанию! – ответила бессердечная… Так выпьем же и мы за нашу компанию, друзья мои!

– Вах! – заорали Филипп и Бородач, а Василиса громко засвистала:

– За компанию, так нас и разэдак! – И кедровочка выплеснулась в пересохшие от волнения за судьбу гордого армянина глотки.

– Повтори-ить!… Требую повторить! – оживленно призвал Филипп.