его матери её оберег из янтаря и передали старшей жене, что его серебро зарыто в козлятнике, там, куда через продух в кровле падает луч солнца на закате в канун Новруза. Он умирал на глазах от множественных ран, бредил. Питьё из разных сухих грибов и трав, данное ему Рагдаем, временно сняло боль, он закрыл глаза и уснул. Он так и умер во сне.

Пока дружины воинства Стовова одна за другой проходили через проделанный в засеке проход, проводили лошадей с поклажей, приносили раненых и больных, полтески решили похоронить Куна по своему старинному воинскому обычаю, позволяющему в особых случаях не сжигать тело храброго воина, а хоронить в кронах деревьев. Так же часто делали меря, мещера и мокша живущие по границам земель полтесков к востоку от озера Неро и Волги, когда половодье или враг мешал поднять прах покойного к небу вместе с огнём. Храброго Куна схоронили в ветвях старой берёзы, завернув в дерюжную ткань и меховой кожух, привязав к стволу так чтоб ни лиса, ни всадник копьём не смогли достать его. Окропили тело ядовитым снадобьем, отпугивающим птиц и насекомых, привязали рядом оружие, оставив руки свободными на случай если дух Куна, получив новое имя и жизнь от Коршуга, решит вдруг начать себе поиск нового тела чтобы вернуться в мир живых. Испросив прощения у мёртвого за то, что нет времени исполнить все заговоры, спеть всё необходимое над телом, они поклялись исполнить последнюю волю погибшего, а по возвращении сжечь на жертвеннике перед изображением Коршуга прядь его волос. Полтески оставались у прохода в засеке последними. Несколькими брёвнами проход был ими снова перекрыт. Появившиеся вскоре по ту сторону засеки авары, снова увидев всадников в чёрном, не рискнули её преодолевать. Они даже не пытались пускать стрелы, а отошли на восток в сторону Орлицы, справедливо решив что охота на их главных врагов — лангобардов и моравов для них сейчас важнее борьбы с непонятными и волшебными воинами.

Глава двенадцатая

КРЕСТОНОСНЫЙ ВЫБОР

Убедившись в том, что авары оставили мысли о штурме препятствия и продолжении погони за ратью Стовова, полтески двинулись на северо-запад.

К полудню они нагнали Стовова и его людей у глубокого оврага. Через досадное препятствие дружины уже начали переводить лошадей.

На дне оврага шелестел крохотный ручеёк, обгладывая мох с валунов и упавших веток. Выше и ниже по течению виднелись небольшие запруды, образованные оползнями и намытым сором. Вдали блестело озерцо созданное бобровой плотиной. Там по колено в воде трое стреблян из бокового дозора нашаривали то ли раков, то ли обронённый предмет. Склоны оврага были покрыты зарослями хвоща и крапивы вперемешку с кустами волчьей ягоды. Несколько осин своей унылой серо-зелёной корой нарушали радостную торжественность белоснежной стены берёзового леса, раскинувшегося на западе. Пользуясь отсутствием облаков, полуденное солнце напористо било в листву, траву и ручей, в водную зеркальную рябь запруды. На другом берегу оврага, чуть поодаль, нисколько не боясь множества людей и лошадей, стоял лось-великан с едва отросшими рогами и глядел в ту сторону, откуда разносился необычного шум, голоса и ржание.

На своё счастье, лось решил уйти и исчезнуть раньше, чем на его сторону поднялись Стовов Багрянородец со старшими мечниками, в сопровождении проводника Тихомира и Рагдая. Несколько стреблян по указанию Стовова тут же двинулись дальше на запад, в сторону реки Быстрица, убедиться в отсутствии опасности. Сам князь, убедившись, что его сейчас конь отдыхает в тени, спешился и уселся на краю оврага на расстеленной турьей шкуре. Он хмуро стал наблюдать, как бурундеи освобождают от тюков, корзин и сундуков вьючных лошадей, готовя их к переправе через овраг, а кривичи тянут вниз рыжую корову. Захваченная у сербов корова упирается и норовит зацепить рогом ближнего к нему молодого кривича. Вверх и вниз по склону снуют ловкие стребляне, таская валежник и укладывая его на склонах так, чтоб он цеплялся друг за друга, за камни, за вбитые в каменистую глину колышки и образовывал дорогу. Эта дорога, по их замыслу, должна была сократить время на переход лошадей и уберечь их от падений. Бурундеи только руками разводили и ухмылялись такому непониманию возможностей этих выносливых животных. Они спокойно могли идти, хоть и зигзагами, боком к склонам, но достаточно быстро. Бурундеи решили не снимать поклажу со своих лошадей. С предосторожностями они свели несколько лошадей к ручью и начали постепенный подъём. Животные старательно переставляли скользящие копыта, почти касаясь боками склона: трещали ветви, сыпались камешки, хлопали поводья, дёргающие за звякающие удила. Бурундеи затейливо ругались и рассуждали, что могло здесь с ними произойти, если бы их не остановила ночью засека, и они, уходя от аварской погони прямо к этой огромной ловушке, к лесной пропасти, попадали бы в неё в темноте.

Тороп с Семиком, развалившись на шкуре рядом с князем, обсуждали рассказ Ори о схватке полтесков с аварами у засеки.

— Этих полтесков не понять, — сказал Семик, — то бросают в зиму свои дома, от того что рядом бродит медведь, который вроде как дух их бога всех животных, а то вызываются пойти под стрелы на верную смерть…

— Дикий народ, клянусь Велесом! — ответил Тороп.

— Думаю я, что привирает немного Оря, — задумчиво сказал Стовов, — не может быть, чтобы двадцать пять сразились против двухсот и не погибли все до одного.

— Ладри был там и тоже видел бой, — сказал на это Рагдай, — щурясь от солнечного блика, — у полтесков четверо ранено и двое убито.

— Во-во, раненных и то мало, — ткнув пальцем в пустоту сказал Тороп, — просто аварам хвост показали из кустов и проводили за собой, пока те не притомились.

— Да и не пошли бы авары к засеке, — в свою очередь сказал Семик, они ж степные, его им в глухомани искать?

— Может встанем тут станом, обед сварим? — спросил Тороп, обращаясь к князю, — место хорошее, ниоткуда не просматривается.

— Сварим, если округа будет чистая и стребляне никого не найдут поблизости, — ответил Стовов, — а так похрустите зерном на сухую или рыбы сушёной у северян возьмите.

— Ты, Тороп, можешь объяснить, отчего это мы тут в войну не нашу ввязались? — спросил Семик, хотя было понятно, что вопрос надо было задать князю, — теперь вот врагов себе смертных нажили здесь, обров-аваров.

Тороп только вытаращил глаза и развёл, не понимая, чем он может оправдаться за то, что от него не зависело. Насупило молчание. В овраге послышались возбуждённые женские голоса. Это служанки княжон ругали кривичей за то, что они не