Эта крестьянка не исключение. Тесные и грязные фермы — благодатная почва для развития болезней, но с помощью постоянных низких доз антибиотиков ситуацию удается держать под контролем[553]. А еще от антибиотиков животные тучнеют[554]. Ученые изучают кишечную микрофлору, чтобы выяснить причину этого явления, но для фермеров это не столь важно: главное, что жирные животные приносят больше денег. Неудивительно, что здоровым животным антибиотиков вводят больше, чем больным людям[555]. В крупных развивающихся экономиках, где с увеличением доходов растет спрос на мясо, применение сельскохозяйственных антибиотиков в течение двадцати лет удваивается[556].

Широкое нецелевое применение антибиотиков не ограничивается сельским хозяйством. Многие врачи тоже не без греха, а ведь они-то должны знать, что делают[557]. Обязаны понимать ситуацию и регулирующие органы, которые позволяют людям покупать антибиотики без рецепта[558]. Но бактериям безразлично, кто виноват. Они активно вырабатывают резистентность к лекарствам, а специалисты в области здравоохранения опасаются, что мы входим в постантибиотическую эпоху. В недавнем обзоре говорилось, что устойчивые к лекарствам микроорганизмы к 2050 году будут убивать до десяти миллионов человек в год — это больше, чем в настоящее время умирает от онкологических заболеваний. Вред от потери эффективности антибиотиков сложно измерить деньгами, но в обзоре такую попытку предприняли и получили 100 триллионов долларов[559]. Если вы думаете, что сейчас делают все возможное, чтобы сохранить целительные свойства антибиотиков, вы, к сожалению, ошибаетесь.

История антибиотиков началась с большого везения. Молодой человек по имени Александр Флеминг зарабатывал на жизнь скучной работой в сфере доставки. Но после того как умер его дядя, он получил достаточно денег, чтобы уволиться и поступить в Медицинскую школу Больницы Девы Марии в Лондоне. Там он стал ценным членом стрелкового клуба. Капитан команды не хотел терять Флеминга, когда тот закончил учебу, и устроил его на работу. Так Флеминг стал бактериологом[560]. В 1928 году Флеминг собирался на праздники домой в Шотландию и, уезжая, не помыл чашки Петри. Когда он вернулся, произошло знаменательное событие. Он заметил, что одна из чашек в его отсутствие заплесневела и плесень убила бактерии, которые он в ней выращивал[561].

Флеминг попытался разобраться в причинах этого явления и вырастил больше плесени, но он не был химиком и не смог понять, сколько ее нужно. Он опубликовал свои наблюдения, но в то время никто не обратил на них внимания[562]. Прошло десять лет, и удача улыбнулась еще раз. В Оксфорде Эрнст Чейн просматривал старые медицинские журналы и случайно наткнулся на статью Флеминга[563]. А Чейн, бежавший из нацистской Германии еврей, был химиком, причем химиком блестящим.

Чейн и другой ученый, Хоуард Флори, решили выделить и очистить достаточное количество пенициллина для дальнейших экспериментов. Им потребовались сотни литров заплесневелой жидкости, а их коллега Норман Хитли соорудил замысловатого вида аппарат, состоявший из бидонов для молока, ванн, керамических медицинских суден, предоставленных местной гончарной мастерской, резиновых трубок, питьевых бутылочек и дверного звонка. Все это сооружение обслуживали шесть женщин — «пенициллиновых девушек»[564].

Первым пациентом, получившим экспериментальную дозу, стал сорокатрехлетний полицейский, который поцарапал щеку, обрезая розы, и получил заражение крови. Импровизированная система Хитли не могла производить пенициллин с достаточной скоростью, и мужчина умер. Но к 1945 году пенициллин, первый массовый антибиотик, начал сходить с конвейера. Чейн, Флори и Флеминг получили Нобелевскую премию, и Флеминг, воспользовавшись возможностью, сделал предостережение.

«Несложно, — отметил он, — вывести в лаборатории устойчивые к пенициллину микробы, если подвергать их воздействию концентраций антибиотика, недостаточных для того, чтобы их убить»[565]. Флеминг беспокоился, что «несведущие люди» будут принимать слишком малые дозы и позволят развиться резистентным бактериям. Но проблемой оказалось не невежество. Мы осознаем риск, но все равно принимаем препараты.

Допустим, я заболел. Не исключено, что болезнь вызвана вирусом, а значит, антибиотики не помогут. Даже если это бактериальная инфекция, организм, вероятно, с ней справится сам. Но если существует хоть какой-то шанс, что антибиотики ускорят выздоровление, есть стимул их принимать. Или, предположим, у меня есть свиноферма. Регулярно давать моим свиньям низкие дозы антибиотиков — прекрасный способ вывести устойчивые штаммы бактерий. Но это не моя печаль. Единственный стимул для меня — позаботиться о том, чтобы прибыль от инъекций была больше, чем расходы на препараты. Это классический пример трагедии общин: отдельные люди рационально преследуют собственные интересы, что в конце концов приводит ко всеобщей катастрофе.

До 1970-х годов ученые продолжали открывать все новые антибиотики: когда бактерии становились резистентными к одному типу, вводили другой. Но затем поток разработок иссяк[566]. Возможно, новейшие антибиотики начнут появляться снова: некоторые исследователи, например, предложили многообещающую методику — искать противомикробные соединения в почве[567]. Однако, опять же, все дело в стимулах. На самом деле миру нужен новый антибиотик, который поставят на полку и будут использовать только в самом крайнем случае. Но продукт, который не используется, не слишком прибылен для фармацевтических компаний, поэтому нам придется придумать вескую причину, чтобы подтолкнуть исследования[568].