Кардель вспомнил, как он пил кружку за кружкой, стакан за стаканом – пока не оказался в своей собственной вселенной, отрезанной от всего мира. В печальной и спокойной вселенной, где можно смириться с вестью о смерти друга. И как раз в этот момент его сильно толкнул кто-то из посетителей и вернул в отвратительную действительность.

Гнев на несправедливость мира, тлеющий в душе Карделя, вспыхнул, как бочка с порохом. Он дрался слепо и яростно, пока его не скрутили и не бросили в чулан с вениками и можжевеловыми ветками, где он сразу уснул. Ему приснился Карл Юхан в своей могиле на погосте Марии. Он шептал слова упрека, и голос его звучал, как шорох могильных червей.

– Вы должны были найти моего убийцу, но у вас ничего не вышло. Вы опозорились. Один уже заплатил жизнью. Теперь твоя очередь.

Кардель обогнул большую церковь, и в лицо ему ударил такой порыв ветра, что он еле успел схватиться за шляпу. Начиналась метель, на небе сгрудились темные снеговые тучи. У полицейского управления не было средств даже на сальные свечи, не говоря уж о восковых, поэтому старались уложиться с работой в светлое время суток. Ему повезло – на входе он встретился с пареньком-курьером, и тот сообщил: «Секретарь Блум еще здесь, сидит над своими расчетами, а скорее всего… – Тут парень понизил голос. – Скорее всего, экономит дрова у себя дома, старый лис. Почему бы не погреться казенным теплом? Хотя теперь-то мог бы и не скупердяйничать», – добавил он, застегнул пальто, закрыл подбородок шарфом и был таков.

Кардель не стал размышлять над загадочным намеком – с чего бы Блуму не скупердяйничать? Впустили, и слава богу.

Кардель вошел, даже не озаботившись постучать. Кабинет Блума набит книгами и журналами. Парень оказался прав – в кабинете тепло, даже жарко. В изразцовой печи полыхает огонь, а сам Блум сидит за столом в рубахе с закатанными рукавами.

– Я слышал новость.

Блум отодвинул папку с бумагами.

– Очень сожалею, Кардель. Большая потеря для нас.

Кардель присел на табуретку и расстегнул куртку. От холода он окончательно протрезвел и уже во второй раз ощутил приближающийся приступ паники. Вполне ожидаемый, но от того не менее мучительный. Горло, как всегда, сдавило, стало трудно дышать. В глазах поплыли темные пятна. Сердце заколотилось, как пойманный кролик. Он зажмурился и попробовал усилием воли остановить сердцебиение. Блум молча наблюдал за его попытками.

– У тебя есть что-нибудь выпить?

Блум покраснел.

– Я очень сострадаю твоему горю, но у меня много работы. Если я хочу хоть чуток поспать нынче ночью…

– Вот как? Что же, давай поглядим, может, помогу, чем смогу… – Кардель схватил со стола лист, над которым с демонстративным усердием склонился Блум.

Блум хотел его удержать, но не успел.

– Забавно… не очень-то похоже на протокол коллегии. Скорее просительное письмо барону Ройтерхольму – нельзя ли получить должность в летнем дворце на Дроттнингсхольмене. «Ваше превосходительство»… Что бы это могло значить? Уже устал от секретарской работы? Года не прошло…

Блум потер переносицу.

– Черт бы тебя подрал, Кардель… Это письмо предназначено не для твоих глаз. Ладно… Полицеймейстера Норлина уволили, как все и ожидали. А чему удивляться? Ройтерхольму нужна комнатная собачка, а Норлин для этой роли никак не годится. У него свои методы… не последнюю роль сыграл и тот похабный гобелен, которым твой покойный друг Винге тряс перед коллегией.

– А кто пришел вместо Норлина?

– Норлина за все его грехи посылают судьей в Вестерботтен. А полицеймейстером будет Магнус Ульхольм. А я хотел бы получить его место в Дроттнингсхольмене.

– Я уже слышал это имя. Это тот самый Ульхольм, который сбежал в Норвегию, когда его обвинили в растрате? Кого же еще ставить полицеймейстером…

– Кардель, как мне кажется, не понимает, что главное достоинство на этой должности – нерушимая лояльность режиму, желательно замешанная на лести и подхалимаже.

– Из письма к барону мне показалось, что секретарь Блум и сам не чужд лести и подхалимажу.

Блум нахмурился и покраснел еще сильнее.

– Какого черта, Кардель! Сто пятьдесят риксдалеров в год – это все, что я здесь имею. На это не проживешь! К тому же по нынешним временам показываться в обществе таких, как Сесил Винге или ты… вряд ли может считаться плюсом к карьере. Так что если у тебя нет дел, где я мог бы тебе помочь…

И в самом деле – жалованье более чем скромное. Но что там сказал паренек у входа? «Мог бы не скупердяйничать…»

Он задумчиво посмотрел на Блума. Тот встал, обогнул стол, открыл дверь и беспомощно развел руками – мол, пора и честь знать.

– Сядь! – рявкнул Кардель. – Сядь и помолчи. Мне надо подумать.

Мысли с похмелья ворочались медленно и тяжело, как мельничные жернова. Но, к счастью, вино на инстинкты не действует. Блум явно что-то скрывает. Почему-то вспотел, хотя в кабинете жарче не стало. Глаза бегают, все время косится на столик у печи.

Кардель проследил за его взглядом. Поверх бухгалтерских журналов лежал перевязанный бечевкой бумажный пакет. Встал, подошел поближе и прочитал на пакете имя Сесила Винге. Чернила почти прозрачные, детский крупный почерк.

– А это что, Блум?

– А-а-а… ерунда. Какая-то девчонка передала вчера утром стражнику, а он принес мне. Я же секретарь… – Он покосился на дверь. – Через меня проходит вся почта.

Кардель быстро передвинул стул к входу и перекрыл Блуму пути отступления. Положил пакет на колени, прижал протезом и правой рукой развязал бечевку. В пакете лежала пачка завернутых в грязную тряпку разнокалиберных бумажных листов, исписанных все тем же детским почерком.

Он перелистал бумаги и уставился на Блума. Туман в голове медленно рассеивался.

– А как ты, Блум, узнал о кончине Винге?

– Не… не помню точно. Посыльный, кажется, сказал.

– И ты сам с ним говорил, с этим посыльным?

– Ты имеешь в виду… Нет, я…

– Странно… А мне говорили, именно Блум отвечает за всю почту. И еще один вопрос: я встретил курьера у входа. Он говорит, ты внезапно разбогател. А могу ли я узнать, что за богатство ни с того ни с сего свалилось на секретаря коллегии Блума?

– Послушай, Кардель… успокойся, ты должен обещать…

Кардель запер дверь ключом, сунул его в карман и двинулся к Блуму. Они начали ходить кругами вокруг стола. Блум внимательно следил, чтобы расстояние между ними не сокращалось.

– Насколько я помню, вы тут заключали пари насчет смерти Сесила Винге… Уж не этим ли способом ты разбогател?

– Микель, дорогой… ты же должен войти в мое положение!

– Значит, когда ты получил пакет, Сесил был еще жив, но ты даже не подумал передать его адресату. Ты уже принял решение соврать. Дескать, Винге помер, я выиграл пари. Вот что, Блум: если ты хочешь пережить этот день и отделаться фингалом под глазом, будь умницей, постарайся говорить правду. Винге и вправду умер? Или он жив?