– Добрый день, мадам, – обратился к ней подошедший по-французски, но с отчетливо различимым немецким акцентом. Тон был дружелюбным, но при этом достаточно властным, чтобы его игнорировать.

– Сэр? – она повернулась, чтобы поприветствовать его.

Мужчина снял шляпу и слегка поклонился:

– Не сочтите за наглость, не могли бы вы назвать цель вашего визита?

– Мы с сыном ищем могилу моего племянника, который, как мы считаем, похоронен здесь, – ответила она.

– Понятно. – Он погладил усы, отвлекшись на момент. – В каком он был полку?

Она поколебалась, прежде чем спросить:

– Могу я узнать, почему вы интересуетесь, сэр?

Легкая улыбка тронула уголки его рта.

– Прошу прощения, мадам. Я должен был объяснить свою миссию. Бельгийское правительство дало нам разрешение на посещение кладбища от имени новой немецкой гуманитарной общественной организации «Фольксбунд», которая была организована для того, чтобы составить официальную опись всех немецких военных захоронений за пределами Германии. Наша задача – отследить всех тех, кто отдал свои жизни в этом конфликте, и убедиться, что их тела должным образом увековечены.

– Вы из Германии? – спросила Марта.

Он отдал честь, щелкнув каблуками.

– Комендант Йохан Альбрехт, к вашим услугам, – сказал он по-немецки.

Отто потянул ее за руку:

– Попроси его помочь нам найти Генриха.

– Вашего племянника?

Она кивнула. Нет смысла сейчас признаваться в обмане.

– Конечно, мы можем проверить, есть ли у нас в записях упоминание о нем.

– Я Марта Вебер, а это мой сын Отто, – сказала она на родном языке впервые с момента въезда в Бельгию, но даже сейчас она почувствовала неловкость.

– У нас в машине есть кое-какие документы, не хотите ли пройти со мной? – предложил Йохан.

Мать с сыном двинулись следом, Отто крепко сжал руку Марты.

– Они же помогут нам найти его, правда?

– Надеюсь, – прошептала она в ответ.

Командир подозвал к машине одного из подчиненных, мужчину с аккуратно подстриженной рыжей бородой, и приказал открыть вместительный задний отсек. Внутри они увидели несколько десятков толстых темно-серых папок, скрепленных кольцами.

– Пожалуйста, назовите имя и полк вашего племянника и дату его смерти, если вы ее знаете.

Она рассказала ему все подробности, которые знала, и объяснила, что ее сестра никогда не получала официального уведомления о его смерти, посему она не знает конкретной даты. Двое мужчин повернули назад к машине и стали рыться в папках, пока не нашли нужную, обозначенную буквами W – Z.

Мужчина положил папку на капот машины и стал листать страницы. На каждой были напечатаны колонки имен, сотни и сотни имен. Список Веберов занимал несколько страниц.

– Вам известно его второе имя и дата рождения?

Затем он вернулся к поискам, ведя указательным пальцем по каждой колонке.

Когда его палец наконец остановился, она почувствовала, как замерло ее сердце. Он молчал долгое, мучительное мгновение, потом обратился к начальнику:

– Пожалуйста, взгляните, сэр. – Они вдвоем стали изучать запись.

Потом герр Альбрехт откашлялся и повернулся к ней со странной мягкой улыбкой на лице:

– Фрау Вебер, возможно, ваш племянник еще жив. Наши записи показывают, что он был захвачен в плен французами в сентябре 1915 года. Он почти наверняка был доставлен в лагерь военнопленных, в котором, вероятно, и оставался до конца войны.

– Захвачен? Что это значит?

– Он жив! – раздался рядом с ней крик Отто, заставив ее вздрогнуть. – Генрих жив, мама!

Такого не могло быть! Или могло? Или это очередной бредовый сон?

– Но его письма возвращались…

– Ты слышала, что сказал этот человек, мам? Он не убит, он попал в плен! Его не убили, его захватили в плен, – крикнул Отто, прыгая около нее от счастья. – Значит, он где-то сейчас должен находиться.

– Но если это так, то где? – Марта в мольбе протянула к немцам руки, ожидая ответа.

– Пожалуйста, фрау Вебер, вы должны понять. Понадобятся годы, чтобы разобраться со всем хаосом войны.

– Мы ждем уже четыре года. Четыре долгих года! – Ее голос сорвался. Она с трудом сглотнула.

– Вам придется обратиться к властям, как только вернетесь домой, – ответил мужчина, покачав головой.

– Но я ничего не понимаю. Если его взяли в плен, наверняка это было кому-нибудь известно. Почему его семье ничего не сообщили? – спросила Марта, отчаянно желая узнать правду. Он сейчас жив или нет?

– Могу я выдвинуть предположение, сэр? – пробормотал рыжебородый.

– Говори.

Тот сделал шаг вперед и откашлялся:

– Как вам известно, меня тоже держали во французском лагере, сэр, так что я знаю по собственному опыту. Эти лагеря часто были переполнены, и документация в них была в полном беспорядке. Я также знаю, что некоторые солдаты попадали в плен после контузии, некоторые теряли рассудок и даже имени своего не помнили. Именно поэтому они до сих пор считаются пропавшими без вести.

К этому времени двое других мужчин присоединились к ним, и один из них согласно кивнул.

– То есть ты пытаешься сказать, – вмешался командир, – что если с тобой не было никаких документов и ты даже не мог вспомнить…

– Именно это я и хочу сказать, сэр. Именно это. Некоторых брали в плен, но они не могли назвать свое имя.

– Тогда где они могут быть сейчас?

– В какой-нибудь специализированной лечебнице, сэр. На излечении. Мы, безусловно, можем связать эту даму с нужными инстанциями.

Отто снова потянул мать за руку.

– Ты слышишь, мама? Генрих может быть где-нибудь в лечебнице!

Марта была в подобном месте всего один раз, навещала бабушку Карла (благослови, Господи, ее душу!) перед самой смертью старушки. Она вспомнила пациентов, привязанных к своим кроватям, спеленатых, с наголо бритыми головами и пустыми бессмысленными глазами. Она не могла заставить себя представить Генриха в таком виде. Но пока человек жив, жива и надежда, пусть и крошечная. Если только они смогут его найти и привезти домой, им, возможно, удастся выходить его и вернуть к нормальной жизни.

– Но через что же им пришлось пройти, если они даже не помнят собственных имен? Неужели это неизлечимо? – наконец осмелилась спросить она.

Один из подчиненных попросил разрешения ответить.

– Сержант Штайн, к вашим услугам, – он слегка поклонился. – Я тоже был в лагере для военнопленных с другими солдатами. Среди нас были такие, которые, как уже сказали, были контужены. Контузия странным образом влияет на мозг. Некоторые части мозга функционируют нормально, и врачи верят, что со временем такие больные могут полностью восстановиться. Мой товарищ каждый день играл в шахматы с молодым человеком, чей мозг, судя по всему, отказывался работать: он не мог говорить, руки у него тряслись, он все ронял – но по-прежнему был прекрасным шахматистом. Никто из нас не мог объяснить, как такое возможно.