Достигнув вершины склонов Шайо, наследник французского престола натянул поводья и остановил своего коня. От всей его фигуры веяло силой и энергией, а бледное лицо было искажено гримасой отчаяния.

Генрих некоторое время молчаливо вглядывался вдаль вслед покидающим французскую землю имперским войскам. И только когда вражеское войско скрыли клубы пыли и склоны, с его уст сорвались слова, полные горечи и ярости.

– Проклятье обрушилось на голову Франции. Это всего лишь очередное перемирие, давшее призрачную надежду на выгодную партию для моего брата, которого мой отец одарил поразительным советом: «Я решил препоручить вас императору в качестве сына и в качестве подданного. Почитайте его, как отца, и повинуйтесь ему, как своему господину!»

Высоко подняв руки к небу, Генрих, словно взывая к справедливости, воскликнул:

– Если бы нам позволили сражаться дальше, мы получили бы шанс одержать победу! Тем более что у императора, как мне известно, не было средств вести войну дальше, поэтому он так охотно и быстро согласился на перемирие.

– За последние месяцы здоровье короля сильно пошатнулось. Он очень устал и не хочет новых сражений, – постарался успокоить друга Жак де Сент-Андре, красивый молодой человек с тонкой изящной фигурой. – За нами молодость! Мы еще одержим победу и не одну!

– Если бы!.. Боюсь, что в ближайшее время ужасные идеи герцогини д’Этамп позволят императору отнять у нас еще несколько значительных территорий. Эта женщина жаждет власти и всегда с помощью хитрости и коварства добивается от отца своего. Я обязан остановить короля!

– Ты абсолютно прав, Генрих! Не надо бояться! Мы уже сила и надо выразить недовольство и возмущение вслух и громко!.. Тулуза готовится заявить протест против договора, – высказал свое мнение рассудительный Шарль де Бриссак. – Все условия этого договора совпадают с предлагавшимися ранее. Только на этот раз мы ничего не приобрели, только потеряли…

Генрих задумчиво глядел на Париж.

– Герцогиня д’Этамп, молите небеса, чтобы к тому дню, когда я взойду на престол, вы успели покинуть пределы Франции, – с мрачным выражением на лице промолвил он.

Мало-помалу последние следы гнева, охватившего дофина, исчезли. Жак де Сент-Андре приблизился к Генриху и коснулся его плеча. Широким охватывающим жестом он указал на виднеющийся вдали город и сказал, глядя прямо в глаза наследнику престола:

– Было бы весьма недурно, монсеньор, если бы корона была возложена на вашу голову в самое ближайшее время. Как вы считаете?

– Нам пора! – ответил дофин, тронул шпорами коня и направил его по тропинке, бегущей по окружающим Париж холмам.

Вернувшийся в Париж Генрих вынужден был явиться на грандиозный пир, устроенный королем по случаю заключения мирного договора с императором.

В окружении красавиц Франциск возвышался за пиршественным столом. К столу были поданы самые изысканные яства, крепкое вино текло рекой. На короле был яркий, экстравагантный костюм, расшитый драгоценными камнями. Однако даже ослепительное сияние бриллиантов не могло скрыть тусклого болезненного взгляда короля. Алые рубины только подчеркивали бледность его лица. Но Франциск по-прежнему жаждал наслаждаться остроумием и вином, женщинами и любовью, музыкой и поэзией. Его двор должен оставаться самым роскошным и интеллектуальным двором Европы. Война закончилась! Мир восстановлен! Никаких слез, страха и трагедий! На этом пиру смеяться и веселиться должны все!

По условному знаку короля виночерпий подал одной из самых юных новеньких красавиц кубок с вином. Сначала красавица потеряла дар речи, затем покраснела, не зная, куда деваться от смущения. В нижней части этого кубка из позолоченного серебра, истинного шедевра ювелирного искусства тончайшей работы, изящно и прихотливо были вырезаны фигурки мужчин и женщин в позах Аретино, а наверху столь же мастерски изображались различные способы соития зверей, в самом же центре кубка – случка льва со львицей.

Соседка непорочной девицы, к которой перешел кубок, собиралась отпить из него, но, увидев, что на нем изображено, пришла в великое изумление…

– Лучше умереть от жажды. По моему разумению, это мерзость из мерзостей…

…И передала «мерзость» другой прелестнице. Следующая девица не собиралась томиться жаждою, но испила вина с закрытыми глазами.

Ее соседка, мгновенно избавившись от сосуда, вытерла руки кружевным платочком.

– Ни за какие сокровища не соглашусь пить из этого кубка, хоть он красив и в нем много золота и серебра.

Дамы и девицы, познавшие вкус эротики, весело смеялись и щебетали.

– Это так познавательно!..

– Я не возражала бы иметь подобные удовольствия в своей постели!..

– Какие прелестные фигурки, а уж о позах и говорить не приходится!..

– Уж, ювелир-то позабавился вволю, выделывая этих акробатов и акробаток.

Король внимательно наблюдал за красавицами, втихомолку посмеивался и наконец спросил:

– Отчего вы так развеселились? От того, что видите, или от того, что пьете?

Дамы хором ответили:

– От всего!..

– По моему разумению, здесь нет ничего худого, любоваться произведением искусства не грешно, – это было мнение фаворитки.

– Доброе вино в таком кубке особенное, – скромно произнесла Екатерина.

– А вы, сир, забавляетесь более нас всех, купив сей прекрасный сосуд, – улыбнулась мужу королева Элеонора.

– Пьер, какую хвалебную оду пропоете вы этому кубку? – обратился король к Ронсару.

Пьер де Ронсар улыбнулся и ответил:

Берет старинный кубок в руки он.

Вином его радушно наполняет.

По чину воином подносит сей ритон.

Пурпурное вино смеется и играет.

Что же касается этого кубка, Ваше Величество, то здесь не вино улыбается людям, а люди – вину, ибо одни пьют, смеясь, а другие пьют, восхищаясь и вином, и кубком.

Поэт осушил его до дна.

– Ответ, достойный великого поэта, – произнес довольный король.

Кубок вновь наполнили, и он пошел по кругу, вызывая множество шуток, прибауток и острот, коими перебрасывались за столом кавалеры и дамы, забавляя себя и других.

Только Генрих, единственный среди собравшихся на пиру, был мрачен и зол. Наблюдая за этой вакханалией, он с трудом сдерживал свой гнев. Ненависть к отцу переполняла его.

Вернувшись с полей сражений, испытав все тяготы лагерной жизни, он был возмущен этой атмосферой праздности и недопустимого, с его точки зрения, легкомыслия, тем более безрассудного и преждевременного сейчас, когда война с Англией не закончилась. Англичане уже вошли в Булонь. Хорошо еще, что Карл V не собирался сражаться на стороне Генриха VIII, довольно неприятного для всех сторон союзника.

Но самым большим потрясением для дофина в этот вечер стали слова герцогини д’Этамп: