История церкви Панагии Мухолиотиссы (Марии Монгольской) полна тайн, загадок и неточностей. Имеющиеся о ней сведения позволяют восстановить только общую карину. Первое название собора произошло от слова «Мухолион» – местности в Египте (в XIII веке выходцы оттуда заселили несколько кварталов в Фенере). Второе название появилось благодаря Марии Деспине – внебрачной дочери василевса Михаила VIII Палеолога, которая учредила женский монастырь, позже превратившийся в церковь и получивший ее имя.

Судьба Марии оказалась трагической. В 13 лет отец отправил ее на Восток, дабы выдать замуж за монгольского хана Хулагу – внука Чингисхана. Караван с невестой и свадебными дарами шел так долго, что Хулагу скончался от болезни, – и по приезду Мария досталась его сыну Абаке. Прожив в гареме несколько десятилетий и похоронив своего господина, женщина вернулась в Стамбул и постриглась в монахини под именем Мелании. Проведя долгие годы среди язычников и мусульман, она осталась христианкой и основала женский монастырь, которому посвятила всю оставшуюся жизнь. Стамбульцы называют церковь Марии Монгольской Кровавой или Красной – из-за цвета ее купола.

В 1453 году держава Палеологов развалилась. Взяв Константинополь, Мехмед II хотел сохранить на прежних должностях некоторых представителей старой греческой аристократии. В частности, он назначил на пост аги (губернатора) Стамбула Луку Нотараса – последнего мегадуку[62] погибшей Византии. Выбор Фатиха объяснялся тем, что Лука выступал против союза Византии с Римом. «Лучше увидеть в городе турецкую чалму, чем латинскую тиару», – заявил он однажды василевсу Константину XI.

Спустя 5 дней после падения византийской столицы Мехмед устроил пир. Когда султан опьянел, кто-то шепнул ему, что у стамбульского аги есть необычайно красивый 14-летний сын. Мехмед держал гарем как из женщин, так и из мальчиков – поэтому он послал евнуха в дом Нотараса с требованием отдать ему юношу для любовных развлечений. Оба старших сына Луки погибли в битве за Константинополь – и он отказался подвергнуть своего младшего отпрыска позорной участи. За непокорным вельможей отправили стражников – и вскоре они привели к султану Нотараса вместе с его сыном и зятем. Лука вновь отказал Фатиху, и тот велел обезглавить агу и обоих молодых людей. Последним желанием Нотараса было, чтобы сына и зятя казнили раньше него, дабы их не огорчил вид его смерти. Мехмед положил отрубленные головы на праздничный стол и продолжил пировать.

Расправа над Лукой Нотарасом спровоцировала греческие погромы, но уничтожение греков не входило в планы падишаха. Напротив – Мех-мед распорядился восстановить Константинопольский патриархат и избрать патриарха; так маленький район Фенер на берегу Золотого Рога превратился в греческий центр гигантской Османской империи.

История константинопольской патриархии – это вечная история роскоши и могущества, окончившаяся многими скорбями. Бродский говорит, что христанство на берегах Босфора «овосточилось» и его подлинная сущность подверглась искажению: «Византия была мостом в Азию, но движение по этому мосту шло в обратном направлении… Да, спору нет, Христианство номинально просуществовало в Византии еще тысячу лет – но что это было за Христианство и какие это были христиане – другое дело».

По мнению некоторых историков, вечные религиозные споры греков стали одной из главных причин падения Византии. Константинопольский патриархат отражал суть паствы, аккумулировал ее грехи и дурные наклонности. Гиббон, посвятивший половину 6-го тома «Истории упадка и разрушения Великой Римской империи» Ближнему Востоку и Средиземноморью, отмечает, что константинопольские греки возбуждались от одного только духа религии – но этот дух производил лишь злобу и разлад.

Монтескьё напрямую обвиняет греческих священников в катастрофе. Монахи пользовались большим влиянием при византийском дворе, однако это влияние слабело по мере того, как двор развращался; в итоге и монахи, и приближенные василевса были поражены злом. Императоры прилагали невероятные усилия, дабы то успокаивать, то разжигать теологические споры, которые становились тем горячее, чем незначительнее была их причина. Монтескьё приводит типичный для Византии пример отношений между патриархом и василевсом: однажды Андроник I Комнин сказал патриарху, чтобы тот не вмешивался в управление государством. Патриарх ответил: «Это все равно, как если бы тело говорило душе: “Я не желаю иметь ничего общего с тобой, я не нуждаюсь в твоей помощи для отправления свойственных мне обязанностей”».

В самом титуле константинопольского патриарха заключена жестокая насмешка – он подобен призраку, ибо содержит гордое имя поверженного города. Пережив Византию, патриархия утратила власть и богатство. Греческие священники оказались между молотом и наковальней: сначала они были христианами в мусульманской Порте, потом – в светской республике Ататюрка. Сегодня резиденция патриарха в Стамбуле отреставрирована – но, по всей видимости, историческая миссия патриархии давно окончена.

Первым Вселенским патриархом османского периода стал монах Геннадий Схоларий. Помимо сана, Мехмед II пожаловал ему титул паши и право на земельную собственность. К патриарху следовало обращаться так, как раньше обращались лишь к василевсам, – «megas authentes» («великий государь»). Турки с трудом произносили греческие слова (поэтому Адрианополь был переименован в Эдирне, Смирна – в Измир и т. д.). Титул патриарха в турецком произношении звучал как «эфенди» (тур. efendi – правитель, хозяин). Постепенно так стали называть уважаемых мужчин. В наши дни обращение «эфенди» применяется по отношению к мужчинам среднего и пожилого возраста.

При Геннадии Схоларии христиане получили вместо переделанного в мечеть собора Святой Софии большую пятиглавую церковь Святых Апостолов, которая явилась прообразом для всех последующих многокупольных православных храмов (в т. ч. на Руси). В 1461 году церковь Святых Апостолов снесли и воздвигли на ее месте монументальную мечеть Фатих – одну из главных мечетей султанского Стамбула, призванную напоминать о завоевателе и служить местом его упокоения. Греческого патриарха эти пертурбации не коснулись – еще в 1456 году Геннадий Схоларий с разрешения Мехмеда II перебрался в церковь Богородицы Паммакартисты, оставшуюся после династии Палеологов.

В 1486 году Мурад III велел переделать церковь Богородицы Паммакартисты в мечеть Фетхие. Обездоленный патриархат переезжал с места на место, пока в 1601 году не обрел новый дом в соборе Святого Георгия.

Генри Мортон, удостоившийся аудиенции у константинопольского патриарха Вениамина I, вспоминает, как ожидал приема в его резиденции. Журналист сравнивает свой визит с посещением знатного, но обедневшего семейства. Комната, отведенная Вениамину I, была приемной патриархов, которые прежде короновали византийских монархов, служили у алтаря Святой Софии и состязались в могуществе с самим Папой Римским. Они преклоняли колени лишь перед василевсом и шествовали по страницам истории в раззолоченных одеждах, похожих на одеяния святых на иконах. Спустя столетия тени Комнинов и Палеологов жили в маленьком доме в Фенере – и роскошная Византия будто съежилась до размеров темной комнатки, где сидел Мортон.