— Не надо было его трогать.

Я не хочу разговаривать еще с одним Бартоном, мне нужно посидеть и как-то собрать себя заново.

Комната когда-то, наверное, принадлежала Керстин. Кровать под пологом, белые шкафчики и комоды, несколько кукол. Они не похожи на моих, но они милые и одинокие. Я опускаюсь в кресло и беру с полки книгу. Сделаю вид, будто читаю, и немного успокоюсь. Конечно, я поеду в Россию и заманю туда Курта Монтою. Тот убьет меня, обязательно убьет — и я уйду к Та-Иньи. Мы будем сидеть у костра, слушая джунгли, и ждать рассвета. Вся моя нескладная жизнь останется позади, и мысли об Эрике больше не будут причинять мне боль. Будут только ночь и пламя, а потом утро. И так будет всегда. Конечно, я поеду.

— Ты держишь книжку вверх ногами. К тому же это учебник физики.

Керстин вошла в комнату, а я и не слышала. Что ж, поищу себе другое место для своих игр.

— Сиди, ты мне не мешаешь.

Она достает из шкафа одежду и переодевается. Керстин такая красивая, что я понимаю: мне нечего ловить рядом с ней.

— Послушай, Тори, раз уж мы будем напарниками…

— Что ты имеешь в виду?

— Как — что? Ты решила, я отпущу тебя одну с Куртом на хвосте?

— Думаешь, у меня не хватит духу убить его? Этот урод застрелил Гарольда! Конечно же, я не оставлю его в живых.

— Я не о том. Ты сама можешь погибнуть.

— Тогда оставлю его тебе и твоему папаше, кто-то из вас мерзавца достанет, я в вас обоих верю.

Бартон садится на пол около кресла и смотрит мне в лицо.

— Ты совсем не хочешь видеть свою родину?

— Я там чужая.

— А здесь?

— Я везде чужая.

И только зеленые рукастые пальмы машут мне, зовут вернуться, а в горах есть храм, который слишком долго стоял пустым. Только там я найду ответы на свои вопросы.

— Мы поедем в Россию отдельно друг от друга, но в нужный момент я тебя найду. Документы готовы, багаж соберешь сама.

Я выхожу из комнаты и иду на террасу. Там сидит кот, безмятежно щуря на солнце свои яркие глаза. Я целую его и глажу спинку, он выгибается навстречу мне — вот для него я не чужая. Но вынуждена его оставить.

— Не переживай, я вернусь, вот увидишь.

Хотя, конечно, не факт.

Не знаю, на что я надеялась? Наверное, ни на что. Даже не думала ни о чем, отгоняла от себя мысли.

Сказать, что страна изменилась, значит ничего не сказать. Я таращусь на каждом шагу, как дикарка. Никак не ожидала увидеть европейский город со всей положенной атрибутикой. И вместе с тем это не Европа. От той страны, которую я помню, осталось нечто неуловимое, что не уйдет отсюда никогда, несмотря на небоскребы, потоки машин и толпы очень современно одетых горожан, спешащих по делам.

Но общий тон, настрой, ритмомелодика изменились. И дело не в магазинах, заваленных товарами, не в автомобилях, заполонивших улицы, не в пестрой толпе. Просто страна стала другой. И люди другими. Более разными.

— Вот ваша машина…

Здоровяк с бритой головой встретил меня в аэропорту и привез в город, на стоянку. Я и раньше видела таких парней — разных цветов и модификаций, но суть их одна. Вездесущие рыцари плаща и кинжала есть повсюду, но здесь… Наверное, мне пора избавиться и от этой иллюзии. Таки Россия теперь совсем другая, и я ее не знаю.

Машина неплохая — почти новый темно-зеленый внедорожник.

— А Керстин что, не прилетела?

— У нее другие планы.

Я нарушила закон джунглей насчет каждый сам за себя и получила по носу.

Тоска по Эду и Луису едва не сильнее беспокойства о тете Розе. Об Эрике вообще больше не буду думать, потому что тогда мне захочется умереть. И о пушистом черном красавчике тоже. Не стану думать ни о чем, что вызывает эмоции. Слишком много у меня их появилось в последнее время.

Я бросаю свою сумку в салон.

— Оружие под сиденьем, — сообщает местный «рыцарь».

— И гранаты?

— Ну да.

Но тогда вдоль дорог стояли щиты, на которых белыми буквами было написано: в таком-то году планируется выпустить столько-то масла, чугуна, яиц и бог знает чего еще. Насчет чугуна не знаю, а магазины стояли пустые, продавцы в них обитали раскормленные и наглые, очереди же за едой были, как в мавзолей. За любой едой.

Теперь щиты по бокам шоссе до боли знакомы: кока-кола, шоколадные батончики, кофе. И заправки, отлично оборудованные и чистенькие. А знаете, какие иной раз встречаешь заправки, например, в Канзасе? Лучше вам не знать.

Я останавливаюсь на обочине и произвожу инвентаризацию. Под передним сиденьем обретаются мой нож из Виль-Таэна, револьвер и несколько коробок с патронами, полевой бинокль и четыре гранаты. Плюс несколько пачек денег — местных и долларов. В бардачке атлас автомобильных дорог и несколько упаковок влажных салфеток, в боковушке — вода и шоколад. Неплохо для начала.

Вообще-то затея с поездкой в Россию весьма сомнительного свойства. Неужели Курт Монтоя такой дурак, чтобы сунуться сюда? Я вдыхаю запах поля и улыбаюсь. Каждая страна пахнет по-своему. Америка, например, подстриженными лужайками, яблочным пирогом, фастфудом и рождественскими распродажами. Мексика воняет мескалем, по́том и горячим песком. Африка… Нет уж, Африку вспоминать не хочу, я там постоянно боялась львов и СПИДа. И уж в Африку я точно больше никогда не вернусь. У джунглей Южной Америки запах свободы, солнца, попугаев и кокаина. А Россия… Мне казалось, я помню, как она пахнет: утренним хлебом и мокрыми очередями за маслом — 200 граммов в одни руки, кленовым цветом и влажными тополиными сережками, лужами с бензиновой радугой и мандаринами на Новый год.

Но теперь все не так.

Я беру револьвер. Заряжен, отлично. Интересно было бы проверить прицельность его боя… Целюсь в ближайший рекламный щит — выстрел сухой и короткий, все отлично, пуля летит куда нужно. Снова сажусь в машину и выруливаю на шоссе. Я долго могу вот так ехать и ехать — дорога не принадлежит никому, она вне границ и человеческих общностей. Мне рулить еще часа четыре, и единственное, о чем я жалею, так это о том, что на переднем сиденье не сидит кот. Мне пришлось оставить его. А еще я боюсь того, что увижу в пункте назначения. Страна изменилась, люди тоже, и наверное, там, куда я еду, тоже все не так.

Очень странно увидеть знакомую железобетонную конструкцию с надписью «Суходольск», покрашенную в красный цвет. Потом дорога ведет на мост, а оттуда уже виден город — ощетинился заводскими трубами. По обочинам стоят знакомые акации и каштаны, а пятиэтажки разных лет выпуска поблескивают пыльными окнами. Самолет, танк, пушка и универмаг. И куча магазинчиков, оборудованных на первых этажах. Я снова заправляю машину и еду по знакомой улице. Я не была здесь много лет — целую жизнь.