в поворотах, разбрызгивая щебенку из-под колес, а он летел и летел один в полнейшей темноте, словно космический корабль по небосводу, с нетерпением поджидая, когда замаячат впереди огни Усть-Омчуга.

В районной больнице о взрыве узнали по телефону, приготовили заранее операционную. Сын знаменитого на всю Колыму хирурга Церетели, Шалва Багратович, громогласно командовал, отсекая в коридоре посторонних и в том числе Ивана. Ивану вспомнилась, казалось бы, в такой неподходящий момент, местная байка, как пришел работяга в больницу… Он держит отрезанную на пилораме кисть руки и кричит: «Пустите к Шалаве Багровичу!» Сестра медицинская говорит, что не Шалава, а Шалва Багратович. А он в ответ: «И что? Пусть пришьет, я знаю, Церетели всё может».

Малявин ходил по коридору из конца в конец и верил, что Церетели всё может, что он непременно спасет отца, и за это отдал бы весь прииск с потрохами, ощущая впервые свою неразрывную связь, то большое родственное чувство, о чем вслух не проговаривалось между ними, но без которого жить невозможно, как ему казалось в этот момент.

Аркадий Цукан пришел в себя на четвертые сутки, оглядел стены реанимационной палаты, окно с перекошенной двойной рамой, оштукатуренный потолок в паутине вихлястых трещин, похожих на карту российских дорог. С трудом приподнял правую руку, чтобы дотянуться до стакана с водой и не смог, кривясь от жестокой боли во всем теле. Отчетливо понял, что в этот раз ему до берега не доплыть. Тяготило, как ни странно, больше всего то, что красавица жена достанется кому-то другому, что внуков потешкать не довелось, что сыну не сдюжить в одного — слабоватый характер, женское воспитание, в чем винил себя запоздало. Уходить давно пора с Колымы — это пришло подсознательно, в чем его все разубеждали, а теперь с опозданием поняли. Ингушско-татарские боевики вновь на свободе, как и сам их главарь, мозг и хитрый рулило Амир Озоев, сумевший прикормить людей в милиции и прокуратуре. А вот ФСБ, как оказалось, теперь не всесильно. Озоевские будут и дальше мстить, всячески пакостить, устраивая поджоги и обстрелы старательских участков, стремясь подчинить их своей воле.

На кого же сможет теперь опереться Иван? Он перебирал в памяти лица, слышал выговор хитроватого Журавлева, видел отчаянного бригадира взрывников Динамита, осторожного сварщика Зюзяева, надежного бульдозериста Арифова, разумного Петрушу Никишова, ставшего за эти годы классным специалистом. Даже разбитной выпивоха из Курска Гуськов вместе с товарищами, если поверит в новое золотоносное месторождение, то пойдет до конца, до упора.

Пришла медсестра, вколола лекарство, когда боль отступила, он уложил забинтованную левую культю поудобней на одеяле, стал вспоминать схему проводки в Зейский район бульдозерной техники и экскаваторов по зимнику через Аюнский перевал к верховьям водораздела Гилюя от станции Дипкун. Он заранее определил, что промприборы придется забрасывать вертолетом, а разборно-щитовые дома и стройматериалы можно пробовать поднять по Гилюю на катере от паромной переправы во время весеннего паводка. Вспомнил свой давний сплав по рекам на плоту, сначала по мелкому притоку Дялтула, где делал промеры шестом, помечал сложные перекаты в блокноте, пока не вкатились в бурливый Гилюй…

Для поездки в верховья Зеи Малявин взял с собой только Арифова. Он старше на два десятка лет, но попросил, не чинясь, называть его Володькой, так, мол, проще и привычнее. На станцию Дипкун на железнодорожной платформе доставили гусеничный трелёвщик, который удалось выторговать у лесозаготовителей. Сначала настроились купить вездеход, но всё, что предлагали в Тынде и ее окрестностях, Арифов забраковал — старье, не доедем. А трелевщик полегче, убеждал он, и двигун после капремонта, компрессия в цилиндрах, как у нового.

— Поверь мне, будку к нему сварим — и тот же малый вездеход.

Иван не спорил, не возражал, его потряхивало от страха. В руках старая карта «километровка», а на ней ни Шайтан-горы, ни ручьев, что на схеме геолога Алонина. Слава богу, река, где зимой мыли с рабочими золото, обозначена. По курвиметру, если двигаться по петлистому водоразделу, получалось двести двадцать километров.

Шагая от станции к магазину, Малявин увидел фундамент здания, рядом строительный вагончик с крестным распятием на торце. Табличка гласила, что ведется строительство Храма Вознесения Господня. Воскресная служба закончилась, но иерей, внимательно оглядев незнакомца, разрешил поставить свечку возле иконы Николая-угодника. Испытывая неловкость, Малявин пояснил: да вот в долгий путь собираемся… Замер, не зная, что еще сказать.

— Крещеный?

— Было дело, мать уговорила…

— А молиться не научила. Понятно. Давай вместе помолимся. Повторяй: о святителю Христов Николае! Услыши нас, грешных раб Божиих Ивана, Никодима, молящихся тебе, и моли о нас, недостойных, Содетеля нашего и Владыку, милостива к нам сотвори Бога нашего в нынешнем житии и в будущем веце, да не воздаст нам по делом нашим, но по Своей благости воздаст нам…

Иван следом шептал эти странные слова, и ему казалось, что прижившийся страх постепенно уходит.

— Сколько положить на возведение храма?

— По разумению своему. Иконку вот возьми, Бог даст, поможет. А молитву выучи, выучи…

Груженный продуктами вернулся на станцию. Арифов смотрит вопрошающе, что так долго? Рассказал кратко о храме и как молился с иереем, подозревая, что Володька засмеется, а он загрустил, сказал: нехристь я и убивец, и в храм божий мне ходу нет.

— Вот и давай на обратном пути зайдем к батюшке Никодиму. Окрестит, как пить дать, окрестит.

От Дипкуна на запад шла лежневка, пробитая строителями ЛЭПа. Решили не пороть горячку. Углубились по просеке километров на двадцать, переехали вброд через Унаху, вскоре попали в новый водораздел, дальше углубляться по просеке не имело смысла. Дальше нужно на юг только по компасу.

Арифов постоял, оглядывая покатые сопки, в густой поросли мелколесья. «Пойдем краем долины, чтоб не втюхаться в марь. Где наша не пропадала!» Стронул машину, и загрохотали гусеницы по склону, сдирая дерн, подминая кустарник, запетляли меж сосен и лиственниц. Когда склон стал крутым, спустились в долину, тут пришлось орудовать топором, местами трелевщик упирался в лиственницы. Прорубались до тех пор, пока не выбрались снова на склон сопки.

Табор разбили в долине ручья, не обозначенного на карте. Пока Володька кашеварил, Иван поднялся на сопку, чтобы оглядеться, понять, куда тянется этот ручей. А он явно уходил на юго-восток. Значит, придется по ближайшей долине меж сопок уползать в новый водораздел, чтобы держать направление на юго-запад.

Малявина разбудил, растолкал Арифов рано утром, приговаривая: «Смотри, сурок, я рыбы уже наловил. Нужно почистить. А я трактор пока осмотрю…»

— Может, в углях запечем?

Иван стыдился признаться, что уху ни разу