сопляка Джеймса, будто подыгрывая ему, также доносился храп.

«Превосходно! — подумал он. — Все спят! Может, свернуть Джеймсу шею, пока он там дрыхнет? Тогда он не сможет… Нет! Лекарство! Я должен его уничтожить — тогда весь план Плохого сына пойдет прахом!»

Выскользнув из комнаты, Хороший сын шмыгнул к лестнице и пошагал вниз.

В аптечном зале было темно, и он зажег керосиновую лампу, после чего забрался на стул мадам Клопп и, потянув на себя стеклянную крышку часов, открыл ее.

Три стрелки… Подумать только, сколько времени этому болвану понадобилось, чтобы понять, что именно открывает потайной ход.

Хороший сын достал из кармана связку ключей, отыскал там очень старый часовой ключ, но прежде чем вставить его в замочную скважину, отсоединил от головки стержень: на торце, что прежде скрывался внутри, были четыре крошечные бородки крест-накрест.

Вставив ключ в отверстие, Хороший сын начал поворачивать его. Механизм щелкнул, и черная стрелка ожила — медленно поползла по кругу, а затем вернулась на изначальную отметку «XII». В аптечном зале раздался звон цепей, пришли в движение шестерни, скрытые в стенах. Зазвенели склянки на полках. Один из шкафов за стойкой выдвинулся вперед и отъехал в сторону, открыв невысокую нишу.

Хороший сын достал ключ, вновь соединил его с головкой и закрыл круглую крышку циферблата, после чего, спустившись, взял лампу и шагнул в нишу.

***

Джеймс осторожно ступал по каменным ступеням тонущей во тьме лестницы. Одной рукой для верности он придерживался за стену, и все равно опасался, что вот-вот оступится.

План Лемюэля сработал. Хороший сын прочитал письмо и, поддавшись на уловку, тут же открыл тайный ход. Когда он скрылся в нише, Джеймс решил немного выждать, но, стоило минутной стрелке на часах сдвинуться на одно деление, как тут же ожила черная стрелка. Она с негромким шорохом преодолела циферблат и вернулась на отметку «XII». В тот же миг потайной ход начал закрываться.

Джеймс скользнул внутрь — едва успел! Шкаф с лекарствами встал на положенное ему место и замер…

Лестница была неимоверно длинной и вела куда-то не просто под аптеку, а под город, намного ниже, чем даже клоака. Спускаясь по точеным каменным ступеням, Джеймс вслушивался в происходящее внизу — идти туда, в эту кромешную тьму, было страшно.

«Глупый! Глупый план! — думал он. — Вдруг Хороший сын притаился где-то там и поджидает? И почему Лемюэль не дал мне никакого оружия? Нужно было взять хотя бы нож с кухни…»

Джеймс трясся всем телом — помимо страха, его мучил еще и озноб. Чем ниже он спускался, тем становилось холоднее…

Впереди забрезжил робкий свет, до его слуха донесся голос — то ли внизу был еще кто-то, то ли Хороший сын говорил сам с собой.

Лестница закончилась и привела Джеймса в небольшой выложенный каменными плитами подземный зал со сводчатыми потолками.

«Что ж, вот и семейный склеп Лемони…»

Пахло здесь чем-то травянистым, как в одной из аптечных банок с лекарственными листьями, и с тем ощущалось что-то горько-приторное. У входа стояла лампа с витой ножкой в виде змеи; в ее раскрытой пасти горел исходящий зелеными искорками огонь, — видимо, Хороший сын зажег ее походя. Самого его видно не было.

Дрожащий свет падал на стены с прямоугольными мраморными табличками, на которых стояли имена и даты. Но не они заставили Джеймса содрогнуться. В центре склепа стоял мраморный постамент, на котором лежал безголовый скелет в зеленом, расшитом золотыми листьями и цветами камзоле. Прадедушка…

«Он вот-вот шевельнется! Поднимется и набросится на меня! В “Ужасах-за-пенни” все так бы и произошло…»

Но скелет и не думал шевелиться — кажется, все его земные дела, включая изгнание незваных гостей из места упокоения, остались в прошлом. Прадедушка не проявлял признаков жизни, и Джеймс осторожно подошел.

Основатель рода Лемони пребывал в величественной позе, правда всю величественность сводили на нет пыль и паутина. Кисти его рук покоились на груди — желтоватые фаланги были сплошь увиты перстнями с изумрудами. Сбоку на постаменте лежала трость-змея, а у бедра на деревянной подставке — большая бутылка, в которой хранилась модель корабля. Джеймс провел пальцем по пыльному шильдику на бутылке и прочитал: «Таблеринн».

— Именно на нем ты когда-то и прибыл в Габен, — беззвучно прошептал Джеймс. — Интересно, что стало с твоим кораблем…

Скелет не ответил — да даже захоти он это сделать, ему не было чем, учитывая, что череп сейчас стоял в шкафу наверху.

«Тебе так и не удалось добыть бессмертие, — подумал Джеймс, глядя на скелет прадедушки. — Даже такой гений, как ты, не сумел. И вот ты лежишь здесь, превратился в груду костей, покрылся пылью и паутиной…»

Джеймс обратил внимание, что пыль была не везде. На груди, под сложенными руками, она отсутствовала, при этом одна из пуговиц камзола была расстегнута. В первый миг Джеймс удивился, но затем его посетила догадка:

«Видимо, пуговицу расстегнул Хороший сын. Должно быть, под камзолом внутренний карман, в котором хранились очки. Может, они все еще там?»

Джеймс потянулся к груди мертвеца, коснулся края камзола, но сунуть руку под него не успел.

— Проклятье! — раздалось неподалеку.

Подняв голову, Джеймс увидел арку в дальнем конце склепа. В помещении за ней блуждало пятно света — Хороший сын там что-то искал, и Джеймс догадывался, что именно.

Подкравшись к арке, Джеймс взялся за ее край и заглянул в проем. Второе помещение было меньше первого, но при этом показалось ему намного более жутким.

Лаборатория прадедушки во многом походила на провизорскую наверху: здесь также стояли столы, загроможденные банками различных форм и бронзовыми аптечными механизмами. Но в отличие от места, где Лемюэль готовил свои лекарства, в лаборатории ощущалось нечто по-настоящему злодейское. Здесь был хирургический стол с какими-то останками — лежавшее на нем существо даже издали не походило на человека: вытянутое тело напоминало большого червя, свисали и стелились по полу длинные щупальца с присосками, разверстая пасть полнилась клыками, незряче уставились в пустоту три глаза! На монстре, судя по всему, проводили какие-то эксперименты — он был весь иссечен надрезами, из некоторых торчали трубки, подведенные к развешанным над столом банками.

Впрочем, и помимо монстра, в лаборатории хватало жути — ее сердцем была громадная чугунная печь, к которой вели изломанные ржавые трубы, у заслонки лежала груда костей — хотелось думать, что не человеческих. Помимо этого, вдоль стен выстроились большие цилиндрические аквариумы, наполненные густой зеленой жижей. В чудовищном смешении труб примостился шкаф с табличкой: «Недуги»; его полки были заставлены толстыми книгами в