– Я – Са-а-апар З-з-заика. Вам привет и п-о-оклон от до-ос-точтимого ишана Ханоу.

Халта-ших знал, что Ханоу теперь ходит в приближенных советниках самого Джунаид-хана, который после неудачного налета на Хиву затаился в Каракумах и теперь нуждался в помощи таких, как Халта-ших. И торговец вызвался помочь Джунаид-хану, послав ему гурт овец, верблюдов, пороха, дроби, овчинных тулупов. Послал не от щедрости, а скрепя сердце, надеясь, что, когда Джунаид-хан изгонит большевиков, старания Халта-шиха вознаградятся сторицей.

Не успел еще в доме торговца выветриться дух Сапара Заики – человека неприятного, нечистоплотного, как к Халта-шиху завалился узкоплечий щеголь в новой поскрипывающей кожанке. Его Халта-ших и впрямь испугался, лишился даже дара речи: ну, все, крышка, пришел за ним чекист!..

Незваный гость был при оружии, он четко и внятно произнес пароль, который оставил Сапар Заика, и, судя по его разговорам, знал о Халта-шихе все: о связях с Джунаид-ханом, о щедрой помощи торговца воинству ислама.

– Но этого мало! – Узкоплечий щеголь, бесцеремонно расхаживая в пыльных сапогах прямо по коврам, поучал Халта-шиха, пораженного чистой туркменской речью этого человека, больше схожего с русским. – Надо работать в две руки. Помогать Джунаид-хану и сотрудничать с советской властью, чтобы войти к ней в доверие и подрывать ее изнутри. Посадить всюду своих людей: в милиции, в окружкоме, в Советах… Стравливать всех, кто идет против нас, порождать недоверие к советской власти, к большевикам, срывать их планы, мутить воду.

Услышав эти речи, Халта-ших успокоился, понял, что перед ним свой, сумевший заручиться доверием большевиков и, видно, занимавший у них немаленький пост. Этим человеком был Платон Андреевич Новокшонов, английский агент по кличке Хачли.

Вскоре Халта-ших при всем народе «отрекся» от своего прежнего образа жизни, своих старых взглядов, поклялся, что вконец разорился, давно не торгует, долгов не собирает. Пустил и слезу: отары его, что паслись в Каракумах, дескать, отобраны и перерезаны басмачами, и сам он, Халта-ших, теперь «пролетарий», не богаче любого середняка.

У Халта-шиха и его хозяев были свои расчеты: в Ильялы формировался отряд добровольной милиции, и в исполкоме подыскивали, кого назначить командиром. Новокшонову, находившемуся в Ташаузе на руководящей работе, удалось порекомендовать на этот пост Халта-шиха и помочь так сформировать отряд, что в его рядах оказались преимущественно кулацкие и байские сынки, словом, все, кто был недоволен советской властью или затаил на нее злобу.

И долгое время Халта-шиху удавалось рядиться в овечью шкуру и исподтишка пакостить честным людям. Под благовидным предлогом Халта-ших чинил беззаконие, арестовывал бедняков, притеснял середняков – и всё от имени советской власти. А по ночам он трясся от страха, боясь, что узнают, как выдавал басмачам планы добровольной милиции, как прятал и передавал украденное или доставленное из-за кордона оружие. И здесь торгаш был верен себе: за оружие удавалось выколачивать золотишко, ковры, а припрятанное держал про запас.

Петля стягивалась все туже, Халта-ших чувствовал приближение конца. А когда свой человек принес безутешную весть, что Новокшонов арестован чекистами, Джунаид-хан разгромлен и бежал за кордон, Халта-шиха охватила бессильная ярость, страх. Заметавшись загнанным зверем, он не выдержал этого постоянного адского напряжения, ушел с группой сообщников в пески.

Это все, что знал Ашир Таганов о банде Халта-шиха. И еще к приказу из ГПУ было приложено коротенькое письмо от Чары Назарова: «Помни о Халта-шихе. Хитер и коварен, почти всегда действует наверняка, дважды уже уходил за кордон и дважды возвращался. Всякий раз он устилал свой путь трупами честных советских людей. Уничтожим Халта-шиха – другие недолго протянут».

Третью неделю чекистский отряд Таганова, почти не расседлывая коней, прочесывал огромный район, где свирепствовала шайка Халта-шиха. Кровавый след банды вел его от аула к аулу. Здесь убит колхозный активист, там ограблен сельский кооператив, угнана общественная отара… Таганов видел слезы безутешных вдов и осиротевших детей, черные пятна пожарищ, обугленные остовы юрт, пустые кошары, загаженные или заваленные колодцы.

То был почерк Халта-шиха, действовавшего маленькими группами, которые то появлялись вблизи крупных населенных пунктов, то уходили глубоко в пустыню и, затаившись, ждали, чтобы напасть трусливо и коварно, нанести удар в спину. Свежие верблюды, откормленные и отдохнувшие лошади ждали банду в тайных местах. Халта-ших в любой момент мог появиться в самом неожиданном пункте, оторвавшись от преследователей на десятки километров. Это был хищник с обостренным к опасностям чутьем, бандит, выжидавший удобного момента уйти с награбленным добром за границу, уйти, чтобы не пришлось расплачиваться за насилия, грабежи и убийства.

Таганов не знал ни сна, ни покоя. Нет, он не кипел от гнева и ожесточения – внутри жила холодная, накопившаяся за годы ненависть к врагу. И все же Таганов закалил только тело и волю, но не сердце. Каждый раз при виде бесчинств бандитов оно захлебывалось кровью, гнало в бой, требовало расплаты за слезы.

Высокого, осунувшегося всадника на поджаром жеребце уже знали во многих аулах. Таганов заходил в курганчи и кибитки дайхан, вел долгие беседы с ними, организовывал отряды самоохраны, своим бесстрашием вселял в людей уверенность. И уже десятки, сотни глаз следили за передвижениями Халта-шиха и его банды. Все чаще натыкался он на дружные залпы добровольцев, когда приближался к селениям; труднее стало добывать продовольствие, транспорт, боеприпасы. Он стал ловить на себе косые взгляды своих людей, которых шантажом и обманом вовлек в банду…

Халта-ших знал, конечно, о приезде в Туркмению Эшши-хана, которому он и так помог овцами, верблюдами, послал в его личную охрану своих верных людей. Они-то и доносили Халта-шиху, что Эшши-хану не удалось прибрать к рукам сотни, сформированные Илли Ахуном на колодце Тачмамед. Все они сейчас перешли в подчинение Ахмед-бека, который, боясь кизыл аскеров, изрядно потрепавших его отряды под Казанджиком, не решался войти даже в отдаленный Ташаузский оазис, где население тоже не очень-то жаловало насильников, а предпочитал хозяйничать в глубине Каракумов.

Глубоко оскорбленный ханский сын, не признанный даже бывшими джунаидовскими юзбашами, рассорился и с Ахмед-беком. «Этот самозванец Ахмед-бек, – писал Эшши-хан Халта-шиху, – объединился с адаями – проклятым казахским племенем. Как будто смелые туркмены на белом свете перевелись!..» Сумев все же сколотить банду, правда немногочисленную, он рвался в район Ташауза, где остались единомышленники Джунаид-хана и – главное – можно было объединить свои силы с Халта-шихом и пойти на Куня-Ургенч.

И Халта-ших ждал Эшши-хана, ждал с нетерпением, ибо от этого зависела судьба самого Халта-шиха и его банды, которую теперь выслеживали не только полусотня Ашира Таганова и чекистский эскадрон под командованием Сергея Щербакова, но и небольшой отряд самоохраны, возглавляемый Хемрой.

Пытаясь выиграть время, Халта-ших вступил в переговоры с представителями ГПУ, прислал парламентеров. Встреча состоялась в Ильялы, в бывших конюшнях хивинского хана.