Не потому ли, что на самом деле и он, самый дорогой сердцу Франциска человек, в действительности его не любил…

Мальчик углубился в лес и, глотая слезы, побрел на голоса. Сердце Франциска содрогалось от боли, но он знал: скоро все закончится.

– Фра-а-анц!

Мальчик не обернулся.

– Стой! Подожди!

Франциск упрямо шел.

Вскоре позади послышался топот и тяжелое дыхание. Чья-то рука сграбастала рубашку мальчика и рванула назад так, что он чуть не упал.

Филипп развернул брата за плечи и впился в него ошалевшими глазами.

– Ты что, спятил?! К Плакальщику захотел?

– Ну и пусть… – Франц попытался высвободиться.

Но близнец держал крепко, хоть сил у него было не очень много. Злоба и страх придали ему стойкости, голубые глаза яростно заполыхали.

– Нет.

– Пусти! – рявкнул Франциск. – Ты не понимаешь! Ничего не понимаешь! Пусти, слышишь? – Он все-таки вырвался из рук младшего брата и прокричал в туман: – Сюда! Ко мне! Идите сюда и заберите меня!

– Заткнись, идиот! – Фил прихлопнул ему рот ладонью. – Да что с тобой?!

Но Франц был сильнее и сорвал руку близнеца с губ.

– Хватит! Пусти! Ты же меня ненавидишь!

Младший брат оторопел, глаза его стали круглыми и беспомощными.

Франциск скривил губы и, едва сдерживая рыдания, проговорил:

– Ты потому… прогнал, что… ненавидишь… я знаю…

– Ерунда. Они запудрили тебе мозги! Идем.

Филипп протянул Францу руку, но тот отмахнулся.

– Да нет же! Я сам знаю! Сам! Ты ненавидишь меня, и ты… прав! Я сам себя ненавижу!

– Что ты го…

– Это все из-за меня, Фил! Из-за меня! Все! – Франциск подступил к брату, сжав кулаки. Лицо его потемнело от глубокого, невысказанного прежде страдания. – Все дурное, что происходит, – все из-за меня! И ты! – Он ткнул пальцем в грудь Фила. – Болен! Из-за! Меня! И попал сюда! Из-за меня!

Филипп совсем растерялся.

– Я ненавижу себя! Слышишь? Ненавижу!

Франциск развернулся и быстро пошел туда, откуда неслись печальные завораживающие голоса. Фил потрясенно смотрел ему вслед и только спустя несколько секунд опомнился, кинулся вдогонку и повис на брате, обхватив его сзади руками.

– Пусти! Ну, хватит! Дай мне уйти! – отбивался Франц. – Ну же!

Мальчик случайно задел ногтями скулу Филиппа, и на ней выступила кровь. Но младший брат не отпустил хватку и наконец заставил старшего осесть на землю.

– Не отпущу! – Филипп притянул Франца к себе и закрыл ему уши ладонями. – Не слушай их.

Франциск плакал и стонал, но едва оказался в объятиях близнеца, сразу растерял половину своей решимости и обмяк, точно куль с мукой. Фил отнял руку от уха брата и быстро, яростно прошептал:

– Да не ненавижу я тебя, Франциск, не ненавижу!

– Не надо… отпусти… – вяло отмахивался Франц. – И без тебя знаю…

– Это неправда! Ложь! Слышишь, что я говорю? Да послушай же меня, идиот ты такой!

Голос Филиппа звучал так странно и непохоже на него, на его обычный покладистый и спокойный тон. Сейчас каждое слово – холодное и хлесткое – врезалось в память, точно удар кнута.

– Посмотри на меня! Ну, Франц, посмотри!

Когда же Франциск поднял зареванные глаза, младший брат сжал его плечи обеими руками и горячо затараторил:

– Я скажу это лишь один раз, но ты должен запомнить. Понял меня, Франциск? Запомни это навсегда, кто бы что ни говорил, кто бы что ни пел в уши! В моей жизни у меня не было, нет и не будет человека дороже тебя! Ты – мой брат, Франц. Мой брат – от первой минуты и до самого последнего вздоха. Ты будешь им всегда. Всегда, что бы ни случилось, что бы ни стряслось. Ты слышишь меня, Франциск? Слышишь?

Глаза Франца еще были мутные и тусклые, а по щекам катились обжигающие слезы. Он сидел на земле, бессильно опустив руки, и, кажется, не в силах был что-либо понимать. Покачав головой, Фил приобнял брата и стал вытирать рукавом рубашки его мокрые щеки.

– Если бы ты не зацикливался на себе, – пробормотал он, – то понял бы, почему я не мог говорить с тобой… – Фил тяжело вздохнул. – Ян так причинил тебе много боли. Я же обуза.

– Н-нет! – Франциск всхлипнул и поднял голову.

– Я слабый и больной и прекрасно это знаю! И я не хочу, чтобы ты страдал из-за меня. Именно я причина того, что тебе больно. А не наоборот. Я же вижу, как ты кривишься, когда на меня смотришь. Тебе тошно при виде такого доходяги. А как тебя мутило от моих синяков, когда мы купались у айсидов! Я не слепой, Франц. Тебе нужен здоровый брат. А если нет, то лучше вовсе без брата.

– Не говори так! – потрясенно выдохнул Франциск.

– Что толку врать самому себе? – Фил горько усмехнулся. – Верно сказал Богомол: самообман – глупое утешение.

– Хватит, Фил! Не вспоминай об этом чудовище.

– Иногда и чудовища говорят правду.

– Перестань! Это ты мне говорил, чтобы я оставил тебя в покое! Значит, это я тебе такой не нужен!

– Какой же ты дурак, – вздохнул Филипп. – Я хотел, чтобы ты понял, каково это – остаться одному. Без меня. Тебе нужно стать самостоятельным. Нужно… повзрослеть.

Франциск наконец посмотрел на брата ясным взглядом.

– Больше так не делай, понял? Мне плевать, что ты там хотел, просто больше так не делай! – На глазах мальчика снова выступили слезы. – Пообещай, что снова станешь мне братом! Иначе я уйду к ним!

– Хорошо… – Филипп слабо кивнул и с трудом поднялся на ноги, закусив нижнюю губу. – Ладно…

Холодность и неприступность покинули его, он вновь был маленьким бледным птенцом, выпавшим из гнезда, – тем Филом, которого знал Франциск.

И Францу вдруг всем сердцем захотелось его защитить. Сейчас он почувствовал: брат его не оттолкнет. На этот раз – нет!

Франциск вскочил и горячо обнял Филиппа.

– Не бойся. Слышишь? Ничего не бойся!

Мальчика вдруг обуяла такая радость, что все показалось легким и понятным, будто полет бабочки над озером. И решить проблемы показалось не сложнее, чем развязать шнурки. Он вспомнил слова Каликса и упрекнул себя в том, что так легко впал в отчаяние.

Калике был прав.

– Все будет хорошо, Фил. Я обещаю тебе!

Теперь, когда брат вновь с ним говорил, все стало на свои места.

Лишь бы это было правдой!