Франциск удивленно округлил глаза.

– Да, как ты! – подтвердил Калике. – Я знаю, каковы монстры, – ведь я один из них. И внутри мы одинаковы, потому что у каждого есть тайное желание, мечта и страх. Даже у того, кто не имеет ни имени, ни памяти, ни лица. Таково любое существо в мире солнца и в мире ночи. И пусть ты всего лишь человек, когда поймешь, что значит быть человеком, разгадаешь все остальное. Видеть мир вокруг себя мало. Лишь тот, кто его чувствует и понимает, сможет отыскать Дверь в Кризалисе, ведь печати, монстры и загадки – пустяк. В тот миг, когда ты осознаешь, что раскрытая ладонь чего-то полна, мой господин… Ты сделаешь то, что прежде считал невозможным: увидев пустоту, ты протянешь в нее руку и нащупаешь в существующей пустоте вполне себе существующую дверь. Вот какова отгадка Кризалиса.

Калике убрал ладонь и отодвинулся.

Сердце Франца колотилось. Он повернулся к Филиппу, но того рядом не оказалось. Франциск даже не заметил, как брат выскользнул из челнока и выбрался на берег. Брат не слушал рассказ монстра. Или знал ответ до того, как серебряный монстр все разъяснил?

Фил стоял на камне, повернувшись к ним спиной. Всматривался в гигантскую сикомору сквозь туман.

– Если ты все еще сомневаешься, – послышался шепот над ухом, – то знай: есть кое-кто, кто в тебя верит.

– К-кого ты имеешь в виду, Калике? Себя? Или… – Франц поглядел на отвернувшегося брата, и в сердце затеплилась надежда.

– Тебя, – прозвучал тихий ответ. – А теперь – идите.

Вот и все.

Остров ждал.

Это чувствовалось в том, как завитки тумана нетерпеливо подталкивают лодку к берегу, как Цветы Памяти кивают и манят к себе. Франциск поднялся на подгибающихся ногах, закатал истрепавшиеся брюки, снял ботинки и, зажав их в правой руке, оперся на корму и осторожно опустил ступню в холодную воду.

Едва он выбрался на берег и засунул мокрые ноги в ботинки, как с реки послышались голоса и хохотки: Беспамятные, отставшие было от лодки и растворившиеся в тумане, появились вновь, и теперь летели к ним.

Вдруг из глубины острова снова принесло вой – тоскливый, безутешный плач, и у Франциска буквально душа ушла в пятки от этого жуткого звука. Остров Плакальщика, так сказал Калике. Значит, это оно воет и стонет…

Франц желал всем сердцем, чтобы плач обошел их стороной, и неизвестное существо не учуяло гостей и убралось восвояси, но в то же время понимал: именно то, чего он боится, случится. Цветы Памяти привели их на остров Плакальщика, а значит, это он охраняет вторую печать…

Филипп стоял прямо и глядел вперед, всем видом показывая, что готов к встрече с пугающим хозяином острова. Но плечи брата подергивались, и Франц чувствовал его внутреннее смятение… Знал: внутри Фил далеко не такой спокойный. Что творилось в его душе, оставалось лишь догадываться, и Франциск даже боялся себе представить, какие бури и штормы разразились в сердце кажущегося хладнокровным брата.

Вой раздался вновь. Приближается.

Ежась и вжимая голову в плечи, Франц сделал пару шагов вперед и встал за спиной брата…

Беспамятные кружили над рекой, оглашая криками туманный берег:

– А-ха! О-хо! Хозяин близ-ско, близ-ско!

Приближающиеся стенания явно обрадовали Беспамятных: они взмывали и тут же ныряли вниз, как те бледные мотыльки, которые появляются откуда ни возьмись, когда зажигаешь ночью фонарь, и бьются о стекло, и мечутся, и трепещут крылышками.

– Хозяин! Хозяин!

Плач раздался вновь, и куда ближе, чем в прошлый раз. Его донесло с правой стороны, где на берегу вздымались валуны, поросшие кустами. Оно уже совсем рядом!

У Франциска дыхание перехватило от страха, он пригнулся и попятился. Еще секунда – и ринулся бы обратно к лодке, но тут увидел, что Калике отплыл от берега, вдобавок от кромки воды его теперь отделяла стая Беспамятных. Существа будто поняли, что Франц думает о бегстве, и отрезали путь. Их выпученные глаза сверлили мальчика дикими взглядами, рты скалились в безумных улыбках. Жуткие девицы носились низко над землей туда-сюда и кричали:

– А-ха! О-хо! Крас-с-сивенькие человечишки, они на берегу! Хозяин, на берегу!

Стон раздался ближе, полный такой безнадежности, что Франциск покрылся ледяными мурашками, различив в рыданиях слова:

– Че-ло-век… на бе-ре-гу…

Вдруг между темных каменных горбов показался темный силуэт. Медленно покачиваясь, будто во сне, к братьям из белого тумана приближалось нечто.

– Че-ло-ве-е-ек! – донесся глухой стон.

Беспамятные закружили над головами мальчишек так низко, что ерошили кончиками пальцев волосы на макушке Франциска:

– Человек-человечишка, хозяин!

– А-а-ах… Бед-ный, бед-ный че-ло-век…

От этих слов Франциск пришел в настоящий ужас. «Бедный человек» прочно засело в голове – и душу мальчика обуял такой страх, что ему казалось, он весь превратился в комок ужаса, лишенный даже крупиц тех радостных и приятных моментов, которые еще хранил в сердце.

Сейчас не удавалось вспомнить ничего хорошего.

В ушах стоял плач «бе-е-е-ед-ный че-ло-ве-е-е-ек», от которого самому Францу хотелось рыдать и стонать. Он и сам не заметил, как схватил Филиппа за руку и в испуге прижался к плечу брата.

Наконец из тумана показался хозяин острова. Он был босой, по пояс обнаженный и шел как сноходец или слепец: держал голову неестественно высоко, а руки вытянул вперед и касался ими валунов, нащупывая дорогу. Каждый шаг вырывал из уст Плакальщика стон или всхлип.

– Че-ло-вееек…

У него оказалось худое, изможденное тело с выпирающими ребрами. А из груди… Франц почувствовал, как земля уходит из-под ног… Из груди Плакальщика торчало три острия, а за спиной маячила длинная рукоять: кто-то когда-то вонзил ему в спину вилы с такой силой, что зубья вышли из грудины! Залившие живот потеки крови были почти черными. Вытянутое лицо со впавшими щеками, облепленное черными волосами, казалось застывшей восковой маской. Из мутных глаз струились черные, будто чернила, слезы.

Казалось, Плакальщик сделает еще несколько шагов и упадет замертво, но он не падал и не умирал.

На ум Франциску пришли жуткие байки, которые он слыхал от бродяг – про мертвецов, которым не спится в гробах по кладбищам и которые блуждают в особенно темные ночи по перекресткам, ищут своих убийц…

Может, и Плакальщик был одним из таких неупокоившихся мертвецов?

Тело его было синим и холодным, а конечности иссохшие, будто ветви мертвого дерева. Запавшие мутные глаза, кажется, ничего не видели. Он брел на братьев будто лунатик…

Франциск в ужасе прижался к брату.

Плакальщик спустился по тропе и застыл, вглядываясь в берег.

– Кто-о зде-сь?