Взмыленный фотограф выбежал вперед, опустился перед стоящей группой на одно колено, блеснул вспышкой и убежал.

«Вззз! – взлетела ракета. – Трах-тарарах!»

Выпущенный ею американский флаг на парашютике лениво опустился в воду реки.

Кронер отделился от общей массы и торжественно зашагал к толстому стволу дерева. Он повернулся и задумчиво поглядел на свои руки. Первые произнесенные им слова были настолько тихими, настолько насыщены чувством, что очень немногие расслышали их. Он глубоко вздохнул, расправил плечи, поднял глаза и, собравшись с силами, повторил их.

Во время долгой паузы перед тем, как Кронер вновь заговорил, Пол огляделся. Его глаза встретились с глазами Шеферда и Беррингера, но на этот раз в их взглядах были нежность и мягкость. Непостижимым образом толпа превратилась в однородную массу. Невозможно было сказать, где кончается одна личность и начинается другая.

– Таков наш обычай, – говорил Кронер, – обычай, установившийся здесь, на Лужке, – наш обычай на нашем Лужке – встречаться под нашим деревом, нашим символом силы корней, ствола и ветвей, нашим символом мужества, единства, стойкости и красоты. Согласно этому нашему обычаю мы встречаемся здесь, чтобы вспомнить ушедших от нас наших друзей и сотрудников.

Теперь Кронер уже забыл о толпе и обращался к густым облакам на синем небе.

– С нашей последней встречи доктор Эрнест С. Бассетт отошел из нашего мира в мир иной, мир лучший. Эрни, как вы все знаете, был…

Из толпы выбежал фотограф, блеснул молнией прямо в лицо Кронеру и опять скрылся.

– Эрни был управляющим Заводами Филадельфии в течение пяти лет и в течение семи лет – управляющим Заводами Питсбурга. Он был моим другом; он был нашим другом: великий американец, великий инженер, великий управляющий, великий пионер, чье место было всегда в первых рядах марша цивилизации, открывающего новые, невиданные просторы для выпуска лучших вещей, для лучшей жизни, для большего количества людей и по более низким ценам.

Срывающимся от волнения голосом Кронер рассказал об Эрни Бассетте – юном инженере, а потом проследил его трудовой путь от одного завода к другому.

– Он весь отдавался своей деятельности – как инженер, как управляющий, как личность, как американец и… – Кронер сделал паузу, пристально вглядываясь в лица слушателей, в одно за другим. Потом он закончил, снова обращаясь к облакам: – Как человек большого сердца.

Из толпы кто-то вышел и вручил Кронеру длинную белую коробку. Кронер медленно раскрыл ее и, прежде чем показать ее содержимое всем, задумчиво оглядел ее. Наконец он вынул и развернул сине-белый вымпел – орденскую ленту, полученную Бассеттом во время войны в качестве управляющего Филадельфийскими Заводами.

Приглушенно запели трубы.

Кронер опустился на колени у подножия дерева и возложил к нему вымпел Эрни Бассетта.

Фотограф опять появился, щелкнул аппаратом и скрылся.

«Вззз! Трах-та-ра-рах!»

Мужской хор, спрятанный в зарослях, все так же приглушенно затянул на мотив «Любовной песни»:

Друзья на Лужке, Подымем бокалы. Выпьем за наш живой символ, достающий до небес, И, выросший из простого желудя, Ты теперь превратился в гиганта; Так никогда же не останавливайся в своем росте, Дорасти до звезд! Гордый символ Наааааш.

«Минута молчания, помолимся про себя о наших отошедших друзьях», – сказал громкоговоритель.

Всю эту минуту молчания Пол слышал всхлипывания в толпе. Под влиянием церемонии чья-то плотина сдержанности была прорвана – этот кто-то, видимо, был близким другом Бассетта. Слезы стояли в глазах у многих, и то там, то здесь зубы закусывали дрожащие губы, но нигде Пол не мог разглядеть рыдающего. Неожиданно он все же нашел его, но вовсе не в толпе, а в столовой. Люк Люббок с целой охапкой грязных тарелок в руках стоял как зачарованный. Крупные искренние слезы текли по его щекам. Старший официант довольно грубо втащил его за раздвижную дверь.

«Вззз! Трах-та-ра-рах!»

Оркестр теперь на полную мощь заиграл «Звезды и Полосы», и Кронера под руки увели трое других представителей старшего поколения, которые тоже были друзьями Бассетта. Толпа разошлась.

Пол с затаенной надеждой поглядел на двери салуна, который размещался в отдельном белом здании. Он даже попробовал дверь, чтобы убедиться, заперта ли она, и, конечно, она была заперта. Салун никогда не открывали до часа коктейлей, который наступал после игр.

«Внимание! – сказал громкоговоритель. – Прошу минуточку внимания: программа на остальную часть дня такова.

Через десять минут команды собираются в палатках своих капитанов для разбивки по различным видам спорта. Официальные соревнования начнутся завтра утром. После разбивки отдохните, познакомьтесь поближе со своими дружками, не варитесь в собственном соку.

Коктейли в пять тридцать. Ужин в шесть тридцать. А теперь внимание – есть маленькое изменение: всеобщие игры и костер сегодня не состоятся. Не состоятся. Они будут проведены завтра вечером, а сегодня в амфитеатре будут проводиться массовые песни. Отбой в полночь.

Капитаны команд, капитаны команд, просим вас вернуться в ваши палатки».

Без особой надежды на успех Пол постучал в двери салуна, полагая, что ему удастся уговорить уборщика внутренних помещений раздобыть ему чего-нибудь.

«Мне только что сообщили, – сказал громкоговоритель, – мне только что сообщили, что капитана Команды Синих нет в его палатке. Доктор Пол Протеус, доктор Пол…»

XX

Золотой тюрбан шаха Братпура, так и не развернутый до конца, свисал с вешалки для шляп