На лице Джеферсона мелькнуло удивление, когда он перекувырнулся. А затем он закричал. Поняв, что падет вниз с обрыва.

Тело в камуфляжной куртке пролетело несколько десятков метров, после чего с омерзительным хрустом упало на поваленное дерево. Вернее, на ту его часть, что сохранила вертикальное положение. Треугольный фрагмент ствола пробил грудь агента насквозь и вышел с другой стороны. Джеферсон изогнулся в конвульсии и обмяк.

* * *

– Узнал, еще когда увидел внизу в холле, – тихо проговорил Александр.

– Вот и прекрасно! – Томас развел руки в стороны. – Идем!

Мужчины вошли в первый зал музея. Здесь царил полумрак, нарушаемый только вспышками молний за окном.

– Знаешь, Саша, – Джеферсон прошел мимо одной из витрин с высушенными образцами степных растений. – Я рад, что ты пришел.

– Не называй меня так, – оборвал его Хофф.

– Почему? – Оперативник ЦРУ удивленно поднял брови и обиженно поджал губы. – Мы все так тебя называем.

Он провел Александра в следующее помещение – длинный зал с высоким потолком, идущий параллельно фасаду здания. Внутри возле одного из стеллажей стояла группа из пары десятков человек. Еще около десяти медленно двигались по залу, натыкаясь на столы и витрины, словно контуженные.

– Ну что? Всех помнишь? – весело осведомился Томас. – Вон Дао из китайской «Армии освобождения».

Мужчина средних лет в форме Народной армии Китая с отпоротыми нашивками отогнул полу камуфлированной куртки. Его торс от правого плеча до живота разрезала череда из пулевых ранений. Пустое выражение лица повстанца ни на секунду не изменилось.

– Трое детей остались без отца. Их мать погибла через два дня под огнем правительственной артиллерии, – сообщил Джеферсон. – Ой, смотри! – Агент указал в другой конец зала. – Это же Ли-Вэй. Помнишь, ты зашел ему в спину во время уличных боев за Куала-Лумпур?

Малазиец попытался что-то сказать, но из-за отстреленной нижней челюсти вышло невразумительное бульканье.

– Думаю, он хотел сообщить тебе, что ты ничуть не изменился, – рассмеялся Томас. – Ты в курсе, что до того, как примкнуть к сепаратистам, он был учителем начальных классов? Ему нравилось учить ребятишек грамоте, читать им вслух истории, где добро всегда побеждает…

Он перевел взгляд на толстого человека в обгоревшем пиджаке. Тот здоровой рукой пытался присоединить оторванную к кровоточащему обрубку, торчащему на месте правого предплечья.

– А, старина Смит, – кивнул агент. – Торговец оружием, на которого вы заложили бомбу в Маниле. Я слышал, его лимузин так красиво взлетел на воздух. Прямо как в кино… Его родители и жена с дочкой видели… Они так ждали, что он вернется из командировки, но, видать, не судьба…

Агент вел сержанта по залу, называя и называя имена. Имена людей, которых Хофф когда-то убил. Людей, чьим близким он разрушил жизнь. Людей, которые сейчас стояли перед ним.

– Зачем ты мне все это показываешь? – наконец, не выдержав, осведомился Александр.

– Наверное, затем, чтобы ты понял. – Джеферсон посмотрел наемнику в глаза. – Мы тоже были живые люди. Не темные фигурки в перекрестии прицела, а живые люди со своими чувствами, мечтами, воспоминаниями, родными и близкими… Всем тем, что мы потеряли.

Томас вздохнул.

– Я не говорю, что мы были героями. Мы были такими же убийцами, как и ты. И за каждым из нас висит такой же скорбный список. Но когда я вспоминаю, как попрощался с женой и сыном на крыльце нашего маленького домика, обшитого белым сайдингом, в пригороде Чикаго, как сын спросил меня: «Папа, ты же вернешься к Рождеству?», а я потрепал его по голове и ответил: «Конечно, я вернусь гораздо раньше!», мне хочется плакать. И я не понимаю, по каким критериям отбирают тех, кто должен пережить день, а кого по его итогам упакуют в пластиковый мешок.

Джеферсон покачал головой и улыбнулся.

– Ладно, пойдем, я еще о многом хочу с тобой поговорить, но у тебя есть своя работа.

Он кивнул на висящий за плечами Хоффа рюкзак.

– Тебя переполняет ненависть, Саша, – улыбнулся Джеферсон и подтолкнул его в сторону лестницы, виднеющейся в боковом проходе. – Ненависть к самому себе… Она гложет твое сердце, которое жаждет искупления, но не знает, как его добиться.

Мужчины двинулись по темному коридору. Под ногами поскрипывал старый паркетный пол, но из-за отсутствия света различить что-либо было нереально.

– Но, если хочешь, я могу помочь тебе остановить все это безумие, – объявил агент.

Они поднялись на один лестничный пролет и остановились перед широкими двойными дверями.

– Спешу услышать! – усмехнулся Александр.

Томас положил ладони на позолоченные рукоятки и распахнул двери.

Внутри круглого помещения стояли ряды складных стульев, образовывающих зрительный зал. Широкие окна были закрыты тяжелыми бежевыми портьерами, колышущимися на ветру, врывающемся сквозь огромную дыру в дальней стене, из которой открывалась потрясающая панорама мертвого города.

Возле самого края пропасти сквозь пол прорастал длинный неровный кристалл розового цвета. Из-за него уцелевшие фрагменты сцены пошли трещинами, а большая часть давно вывалилась наружу.

Мужчины подошли к обрыву. Далеко внизу на широкой забетонированной площадке стояли темно-серые вертолеты. Между ними возвышалась тяжелая прямоугольная конструкция, окруженная солдатами ДОПа. Техники в темно-синих комбинезонах подсоединяли какие-то провода и генераторы, стучали по клавишам переносных терминалов, от которых к установке вились толстые кабели. Один за другим на крыше загадочного предмета открылись широкие люки, и сквозь них поднялись длинные пирамидальные скелеты антенн дальней радиосвязи.

Томас улыбнулся.

– Итак, если ты хочешь перестать отбирать людские жизни, прерви свою собственную, – объявил он.

Хофф моргнул.

– Как, вот так? – приподняв брови, осведомился он и, раскинув руки в стороны изобразил, что делает шаг к пропасти.

– Стой, стой, стой! – Джеферсон схватил его за плечо. – Сначала доделай то, что начал, а затем уже сигай.

Александр кивнул и, вернувшись в помещение, снял рюкзак. Встав рядом с ним на колени, он вжикнул молнией и, откинув длинную плоскую крышку, извлек наружу стальную треногу.

– Я вот что хотел спросить… – Сержант раскрыл треногу и с размаху вогнал в паркет. Изогнутые лезвия вошли глубоко в пол и с жужжанием закрепились. – Если ты всего лишь мои персонифицированные муки совести, срезонировавшие об этот кристалл…

Александр достал два фрагмента штатива и, вставив один в другой, принялся закручивать резьбу.

– То откуда же ты тогда знаешь об этих людях факты, которые не знаю я?

Томас вздрогнул. Затем нервно рассмеялся.