Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кот яростно взирал на него, как это делают все коты, дергая, будто щупальцем, чешуйчатым хвостом.
– Так что я поставил ловушку, – продолжал Вуффин, – зная, что ты рано или поздно вернешься. И теперь ты здесь, – вздохнул он. – Девятый. И последний.
Рыжик зашипел.
– Хватит, Хурл. Твоим ведьмовским ночам пришел конец. Навсегда. Слишком многих местных ты убила, не говоря уже об их скотине. Так больше продолжаться не могло. Я терпелив, даже снисходителен, и в чужие дела не лезу. Но ты вконец обнаглела. Так что тебя ждет обрыв, ведьма.
Встав, он нахлобучил свою лисью шапку, взял посох и подхватил цепи, опутывавшие прутья клетки. Пинком распахнув дверь, Гагс выволок клетку наружу, на тропу, поднимавшуюся к тому из двух каменных утесов, что пониже. Смеркалось, но ветер усиливался, и слышался яростный грохот волн о скалы внизу справа.
Хурл бросалась на стенки скрежетавшей по камням позади Вуффина клетки, отчаянно плюясь, прыгая и ударяясь головой; ее конечности просовывались сквозь железные прутья, пытаясь зацепить человека когтями, но цепи были длинными, и он оставался вне досягаемости котоящера.
Гагс успел запыхаться к тому времени, когда он добрался до половины выложенной плиткой площадки на вершине утеса – другая половина рухнула на скалистый берег внизу лет сто назад, а может, и намного раньше; от храма, когда-то возвышавшегося над этим мрачным пейзажем, ничего больше не осталось. Но Вуффин помнил это внушавшее ужас сооружение, сгорбившееся, будто обезьяна, что устремила взгляд заскорузлой морды через угрюмые воды залива на крепость Аспид. Он сомневался, что даже Худу было ведомо название этого храма, возведенного в честь давно забытого бога или богини.
На продуваемых ветрами плитках виднелось выцветшее мозаичное изображение некоего демона, странным образом казавшееся менее кошмарным из-за смеющихся ангелочков, свисавших из его клыкастой пасти. Жалкая вера для столь же достойных жалости мест: вряд ли стоило удивляться, что два этих элемента соединились столь идеально, превратив в кошмар простую когда-то жизнь местных обитателей. Вуффин подозревал, что дурная погода – причина большей части зла в мире. Боги являлись лишь затем, чтобы ее дикое неистовство могло обрести лицо. Он знал, что люди без этого не могут. Несчастные глупцы.
Вуффин подтащил клетку к краю утеса, пока та не стала опасно балансировать. Бросив цепи и держась поодаль, он взглянул на пенящийся хаос среди камней внизу.
– Там ждут твои сестры и братья, – сказал Гагс коту. – Или, по крайней мере, их кости. Никогда, знаешь ли, не любил оборотней, а д’иверсы – худшие из них. Но я готов был тебя терпеть, дорогуша. В самом деле готов. Жаль, что все так заканчивается.
Котоящер издал горестный вопль.
– Знаю, – кивнул Вуффин, – вряд ли у тебя осталась хоть капля разума, чтобы осознать, кем ты была. Конечно, это не моя забота, но, думаю, так будет в чем-то даже милосерднее, по крайней мере для ведьмы, если не для безмозглого кота. – Он взглянул на существо в клетке. – Прощай, Хурл.
Обойдя вокруг клетки, так что та оказалась между ним и обрывом, Гагс прыгнул вперед и с силой пнул ее ногой.
Кот взвыл.
Хлестнув цепями по плиткам, клетка исчезла, рухнув на скалы далеко внизу.
Подойдя ближе к краю, Вуффин взглянул вниз, успев увидеть, как клетка ударяется о камни. За мгновение до того, как она скрылась под волнами, он заметил ее свободно болтающуюся дверцу, а затем – какое-то быстрое, почти молниеносное движение. И больше ничего.
– Вот дерьмо, – пробормотал Вуффин.
Подняв взгляд, он увидел огромный потрепанный корабль, входивший в залив. Корабль появился столь внезапно, что Вуффин мог бы поклясться, что его сотворила сама буря. Промчавшись мимо скал, он взбил пену среди волн и с жутким скрежетом, который достиг ушей стоявшего на вершине утеса Гагса, врезался корпусом в песок. Над кормой вздыбились волны. Мачты сломались, и шторм, стремившийся унести в небо все, что ему попадется, поднял в воздух красные трепещущие паруса. Мгновение спустя они упали в пенящееся море, подобно красному покрывалу в окружении порванных канатов.
На накренившейся палубе суетились человеческие фигурки.
– До чего же насыщенный выдался нынче день, – вздохнул Вуффин; подобрав посох, он направился по тропе навстречу новоприбывшим.
Густ Хабб сидел на камне, прижав ладони к забинтованным ушам. Он раскачивался взад и вперед, издавая негромкие стоны, которым злорадно вторил ветер.
Бросив на него взгляд, Хек повернулся и посмотрел на крепость.
– Не нравится мне это место, – сказал он. – И отчего-то мне кажется, Густ, что чем дальше мы окажемся от этих некромантов – а заодно и от Манси Неудачника, – тем целее будем.
– Они в долху перед нами! – ответил Густ, дико вытаращив единственный глаз. – Они должны меня ишцелить! По крайней мере! Пошмотри на меня, Хек! Пошлушай меня! Я хочу, штобы мой язык шнова был цел! Это вшо они виноваты!
Дул яростный, пронизывающий до костей ветер. В лицо хлестал смешанный с морскими брызгами дождь, что служило Хеку еще одним подтверждением несправедливости мира, которому было полностью на них наплевать. Жизнь казалась неким долгим подъемом по некоей исхлестанной штормами тропе к некоей клятой башне, где горел некий клятый огонь, дававший ложную надежду на тепло и спасение. Такова уж была она, жизнь – столь же бессмысленная, как и молитвы, и столь же малозначительная, как смерть, ибо смерть ждала каждого в далеком будущем, которое могло оказаться намного ближе, чем представлялось, но, с другой стороны, разве смерть не всегда оказывалась неожиданностью для любого из нас, когда бы она ни случилась? Что ж, сейчас она была совсем рядом, и если даже Густ все время стонал и спотыкался, не в силах завершить этот клятый подъем, Хек особо этим не возмущался и мог даже втайне признаться – но только кому-то, кто был сейчас далеко, – что в данный момент они в самом деле на волосок от гибели и единственный ошибочный шаг может привести к тому, что еще до рассвета здесь найдут их холодные безжизненные тела.
Нет, он вовсе не злился на несчастного измученного Густа. Взять на борт тех некромантов в Скорбном Миноре оказалось со стороны Сатер роковой ошибкой, и капитан поплатилась за нее жизнью, а «Солнечный локон» превратился в изгрызенный обгоревший остов – печальный конец для единственного корабля, когда-либо спаривавшегося с дхэнраби.
«Есть вещи, которые не стоит видеть вблизи, – подумал Хек. – И мне более нечего сказать по этому поводу».
– Где Пташка? – спросил Густ.
– Вероятно, валяется сейчас среди шкур с тем шерифом, – ответил Хек, и от одних лишь этих произнесенных вслух слов ему захотелось