Лотэсса развернулась и пошла прочь. Первые несколько шагов она опасалась, что Дайриец бросится за ней и вновь схватит, но он, похоже, не двигался с места.

— Лотэсса, постойте, — послышался сзади оклик Валтора, когда девушка миновала большую часть галереи.

Но она даже не оглянулась.

Прием заканчивался, послы и король давно покинули Небесный зал и, самое печальное, почти сразу вслед за ними отправилась Лотэсса. По идее дальше торчать здесь не было никакого смысла, но и идти домой ужасно не хотелось. Даже несмотря на то, что там не было Ирвины.

Хвала богиням, у женушки хватило ума перебраться в родовое имение Табрэ и не высовывать оттуда носа. Ее можно понять. Кому же хочется не просто быть предметом придворных сплетен, но еще и слышать их лично? Или видеть, как муж отдает сердце другим женщинам?

Искель искренне жалел свою супругу и в глубине души был по-своему привязан к ней. И все же он не чувствовал вины в сложившемся положении вещей. Этот союз устроил отец, а значит на нем вся ответственность за страдания Ирвины.

Искель не собирался приносить свою молодость и свободу в жертву отцовскому честолюбию. Младший Табрэ всеми силами сопротивлялся навязанному браку, отлично понимая, что ни одной даме не дано долго владеть его пылким, но переменчивым сердцем. Он — мужчина, охотник. Его манили новые вершины и новые трофеи. Связать себя брачными узами значило пойти наперекор собственной натуре.

Искель привык не думать о жене, практически не принимая в расчет ее существование, а потому не слишком тяготился своим положением. Но теперь все изменилось. Несмотря на осознание сделанной в угоду отцу глупости именно сейчас Искель понимал, что почти готов жениться по собственной воле. Если бы Лотэссу Линсар можно было заполучить такой ценой, он бы, не задумываясь, продал свою свободу. Но как это сделать, когда она уже продана?

Да и если быть честным, вряд ли его готовность пожертвовать собой что-то изменила бы. Разве Тьерн и А'Хэсс не предлагали ей руку и сердце? Они даже дрались из-за нее на дуэли, но эларская красавица осталась холодна к обоим. Искель, само собой, радовался неудачам соперников, однако, стоило признать, что его собственное положение ничуть не лучше.

Лотэссе не было дела ни до кого из них. Все усилия завоевать ее холодное гордое сердце пропадали напрасно. Все стрелы летели мимо цели. Прекрасную эларку не трогали ни пламенные признания, ни боль и страсть, изливаемые в стихах. В его лучших стихах!

Искель пребывал в таком отчаянии, что уже не столько злился на соперников, сколько сопереживал им. Ведь их всех постигла одна и та же участь — равнодушие обожаемой женщины. О как было бы прекрасно просто взять и разлюбить ее, ответив безразличием на ее холодность. Но это свыше его сил.

Лотэсса Линсар такая прекрасная, такая чистая, такая сладкая безраздельно завладела душой бедного поэта и каждую встречу подвергала жестоким терзаниям его любовь. Искель понимал, что не сможет заполучить желанную деву, но не желал смиряться с поражением, предпринимая все новые безнадежные попытки завоевать даму своей мечты.

О, какая сладкая упоительная мука — быть рядом с ней. Поглощать изголодавшимся взором ее неземную красоту, слушать дивный голос и предаваться запретным мечтам. Ради этого он вновь и вновь искал встреч с жестокой эларкой, но после каждой встречи чувствовал себя разбитым, обманутым и несчастным.

От упоения жалостью к себе поэта отвлекла Мирис Винелл, королевская любовница. Увидев ее, Искель искренне удивился. Странно, что она не покинула прием вместе с королем. Впрочем, до Табрэ долетали слухи о том, что его величество охладел к своей пассии. Когда-то Искель даже пробовал добиться благосклонности маркизы, но оставил эту затею, едва Валтор Дайрийский одарил вниманием сию даму. Искель не собирался тягаться с королем и отлично понимал, что ни одна женщина не поставит чувства выше шанса стать королевской фавориткой.

Но сейчас, глядя на маркизу, Табрэ удивлялся, что он в ней нашел. Что он находил во всех своих прежних женщинах? Ведь ни одна из них не сравнится с Лотэссой Линсар. Ни одна не была столь восхитительной, столь желанной и, увы, столь недоступной.

— Добрый вечер, эн Табрэ, — маркиза просто поприветствовала его, но тон ее казался сочувственным.

— Добрый вечер, эна Винелл, — холодно ответил Искель, не горевший желанием вести светские беседы.

— Мне бы хотелось поговорить с вами.

— О чем? Вы устраиваете очередной поэтический вечер? Право, не знаю, смогу ли быть. Только не подумайте, что я оставил поэзию, но нынешние мои стихи слишком личные и…

— И слишком печальные, должно быть? — закончила за него маркиза. — Я понимаю. И хотела говорить с вами не о поэзии, а о вашем разбитом сердце, эн Искель.

— Но… я не думаю, что это подобающая тема для обсуждения. Тем более с прекрасной дамой.

— Я бы согласилась с вами, если бы эта тема не обсуждалась половиной дайрийского двора. Увы, ваша безответная страсть к энье Линсар ни для кого не секрет. Как, впрочем, и страдания других рыцарей, попавших в сети этой коварной дамы.

— В ней нет коварства! — страстно вступился Табрэ за предмет своего обожания. — Она чиста, как горный ручей. И так же холодна, увы.

— Боюсь, вы недооцениваете эту женщину, — Мирис сочувственно покачала головой. — Я могла бы вам кое-что рассказать о Лотэссе Линсар. Не соблаговолите ли прогуляться по оранжерее?

— Как вам будет угодно, но знайте, что вам не очернить ее в моих глазах.

Мирис Винелл улыбнулась краешками губ, а в глазах блеснули голубые льдинки. Надо быть глупцом, чтоб не понять мотивов маркизы. Простая женская зависть, не более. До появления Лотэссы эна Винелл считалась первой красавицей Дайрии, просто потому, что ей оказал предпочтение король. Теперь же красота эларской гостьи и интерес к ней первых рыцарей двора оттеснили маркизу на второй план. Неудивительно, что она завидует.

Искель гордился тем, что раскусил маркизу, однако, это не мешало ему испытывать любопытство насчет обещанных ей откровений.

Оранжерея, при свете дня являвшая собой дивный уголок, в темноте казалась жутковатым местом. Факелы, освещавшие ее, не могли справиться с темнотой осенней ночи. Их слабый свет, казалось, лишь подчеркивал причудливые тени растений, делая их еще более густыми и темными.

— Ну и местечко вы выбрали, эна Мирис, — Табрэ поежился.

— Не думаю, что вы предпочли бы в такую ночь гулять по парку, тем более, наряды наши совсем не подходят для таких прогулок.

— Вы правы, и все же я предпочел бы более уютное помещение во дворце.

— Этот разговор конфиденциален, — маркиза понизила голос до трагического шепота. — То, что я хочу вам поведать не для чужих ушей. А где в Ортейне можно избежать слушателей, пусть и невольных? Вы же не ждали, что я позову вас в свои покои в такой час? — теперь в ее голосе сквозило лукавство и явственный намек на того, кому позволено бывать в ее покоях в любое время.