на морозе, с широкой белоснежной улыбкой, она виделась мне типичной русской красавицей. И искренне не понимал, как можно было оставить, точнее сказать, бросить такую женщину. Но факт, брак её оказался недолгим и несчастливым. Так же, как несчастливы были и сами сводные сестры Нина и Валентина, обе воспитанницы детдома. Потому друг за друга держались намертво.

Могу в спутавшихся от времени воспоминаниях ошибиться, но еще перед войной судьба забросила их в только что присоединенную к Советскому Союзу Прибалтику, где отец взял вторую жену-литовку по национальности.

Он, кадровый военный, уже в первые дни войны попал в плен. И новая жена-литовка через Красный Крест умудрилась вытащить его из плена и увезти к своим родственникам в Соединенные Штаты. После победы возвращаться из Америки он не стал, понимая, что ждет его на родине. Вторая часть этой эпопеи – послевоенная. Воспитываясь в детском доме, сестры даже не подозревали, что в столице Литвы – Вильнюсе – растет их сводный брат Роберт. Родные мать с отцом звали его к себе в Америку, но тот не соглашался на отъезд. Причина в том, что Роберт к тому времени стал закоренелым алкоголиком. Пропивал все, что имелось в доме и на нем самом. Что не мог пропить сам, уносили кореша, включая и хорошую мебель. Случалось, засыпал на диване при компании, просыпался на полу в одиночестве. О том он мне сам поведал во время своего кратковременного пребывания в Ярославле, в гостях у сводной сестры.

Раз в год Нинуха ездила в Вильнюс. В те времена Литва, хоть и советская республика, все же являлась государством более европейским, чем российским, как, впрочем, и другие прибалтийские республики. Разница не только в наполненности магазинов почти европейским ширпотребом, не только в большей ухоженности зданий и сооружений, чистоте улиц и парка, но и ином менталитете. Здесь у редкой семьи не имелось родственников за границей, чаще всего в США и Канаде. Если у нас, русских, такие родственники тоже имелись, но никаких контактов с ними не поддерживалось, здесь, напротив, они и поддерживались, и публично подчеркивались, поскольку прибавляли респектабельности.

И Роберт связей родственных не скрывал, тем более что мать своего оставшегося на немилой родине сына любила и, как неудачника, жалела. Не менее раза в год приезжала, чтобы вновь обставить квартиру, приодеть и «причесать» Робика. И отправлялась обратно за океан, оставив энную сумму «в деньгах народа США» ему на прожитие. Но и Нине подарки привозила. Та по временам стала ей отправлять своеобразный «прайс-лист» с указанием, что и сколько ей хотелось бы получить. А это «что и сколько» зависело от заявок закгеймовских клиентов, которые стали заказывать разные зарубежные штучки. Не остался в стороне и я, правда, без предварительного заказа. Просто при очередном возвращении она принесла мне сногсшибательные джинсы, настоящие голубые «Левайс». И всего за восемьдесят рублей. И я еще в начале семидесятых, когда и обычный-то швейторговский костюм купить стоило немалых трудов, щеголял в настоящих штатовских штанах и уже этим пудрил девчонкам мозги.

Сестры часто приходили к нам, но врозь. Валентина, чтобы по-тихому покурить, Нинуха, чтобы громко посплетничать. И для каждой у матери находились слова приветные.

Затем случилось непоправимое. У Нины на правой ноге ниже колена появилось родимое пятно, с каждый месяцем увеличивавшееся в размере. Вместо того чтобы обратиться к врачу, она по совету «благожелательницы» решила пятно вывести. И вывела… Нога стала гнить, а когда, наконец, обратилась к врачу, было поздно, рак уже неоперабелен. Роберт умер еще раньше. Валентина осталась одна, ожидая сына, севшего к тому времени за решетку. Дождалась. Парень устроился работать на комбинат «Красный Перекоп», женился, в результате стала она бабушкой, к великой своей радости.

И через годы не чужие

Соседи по лестничной площадке – Юдаковы. У нас квартира 29, у них – 30. Их пятеро, потому квартира двухкомнатная. Старший – Николай Юдаков, грузчик, что означает ежедневную перевалку кип хлопка весом до 200 килограммов и рулонов бельтинга, еще тяжелее. Мне доводилось кантовать те кипы во дворе фабрики с помощью массивного металлического крюка. Кип десять перекантуешь и не дышишь. Грузчики же носили их на спине, для чего крепилась с помощью лямок своеобразная подставка или «парашют», на неё и ставилась кипа, дальше, согнувшись, грузчик нес её из вагона или баржи к грузовику, откуда их отправляли на обширные хлопковые склады. Посему был дядя Коля широкоплечим, массивным, с багровым лицом, сизым носом и бельмом на одном глазу. При всем желании никоим образом к числу красавцев не относился. Меня долго мучила загадка его брака, ибо жена Евфалия была стройна, белолица и привлекательна, если не сказать красива. Однажды за праздничным застольем после рюмки-другой спросил об этом напрямик.

– Да ведь и сама я толком не разобралась, – откровенно призналась Фаля. – Была война. Он по инвалидности не призывался и работал парикмахером вместе со мной. Один мужик на весь бабский коллектив. А один – всегда лучший. Да и баб-одиночек вокруг тьма. Насмотрелась я и рискнула. Поженились. Родила Таньку и Вовку одного за другим. Тут уж назад пути нет, да и оглянуться некогда, только разворачивайся…

– А он не изменял, если одни бабы кругом?

– Изменял с бутылкой, – улыбнулась Фаля. – Разве ж я позволила бы!

Я часто бывал у них. Танька, моложе меня незначительно, была ближе, но не только из-за возраста. Она, как ни странно, любила побороться, или, как сама говорила, повозиться. А уже находилась при всех женских формах, так что я охотно шел навстречу. Когда заканчивала школу, убедил её поступить в пединститут.

– Да кто меня, троечницу, возьмет? – сопротивлялась она.

– А ты двигай на подготовительные, со стажем точно поступишь.

Она последовала моему совету и действительно поступила на биолого-географический факультет. Перед окончанием института, как и большинство студенток, вышла замуж за паренька нашего, «перекопского», с рухловского поселка. Он только что, отслужив в группе советских войск в Германии, возвратился домой, весь в сиянии многочисленных знаков воинского отличия. По распределению молодая супружеская пара отбыла в один из подмосковных птицеводческих совхозов. Здесь она стала преподавать в местной школе, он устроился кровельщиком. Довольно скоро оба стали своими. Она с учениками и их родителями в свободное время занималась развитием пришкольного садового участка, он же крыл крыши железом, жену – матом. В общем, уезжала с мужем, вернулась с дочерью. Пришла в новую, только что сданную школу №11, что напротив Донского кладбища (умеют же у нас место для школы выбрать), где и проработала всю жизнь.

Ребенка