– У меня папа вообще-то тренер по айкидо. Показал пару приёмов. Эх, бедный! После инсульта не встаёт, не говорит. А раньше был такой активный…

– Круто ты их!

– В наше время девушкам лучше уметь себя защитить. Газовый баллончик не всегда достать успеешь. В Питере особенно.

– Почему? Это же культурная столица. Я думал, тут спокойная обстановка.

Света расхохоталась.

– Культурная столица? – Смех не унимался в ней. – Ты вот всё по Невскому гуляешь. А съезди куда-нибудь в район метро «Проспект Ветеранов». Там ещё до дома попробуй дойди. Надо скинхедам доказать, что ты не чурка и что ты великую Россию любишь. Я там родилась. Музыкой занималась, с портфельчиком в музыкалку ездила, хорошо, отец меня кое-чему обучил. А то бы изнасиловали да портфельчик растоптали. И на иглу подсадили. И трахалась бы я в подъездах с такими же наркошами. А потом передоз, и привет. Вечный покой! Вот тебе и культурная столица. Все эти дома старинные, на Невском, на Фонтанке, Мойке, они для меня с детства словно в другом мире находились. Я и не бывала никогда ни в одном из них.

– Неужели ни разу? Друзья не приглашали, подруги, мужчины?

– Не довелось.

– В музыкальном училище не учились те, кто живёт в центре?

– Учились, да в гости не звали. Ты всё время о моей музыкальной учёбе печёшься. Это в прошлом. Не береди. Это не вернётся никогда.

– Холодно. – Артём поёжился. – Куда-нибудь ещё зайдём? Или можно ко мне, ну, в ту квартиру, что я снял.

– На Фонтанке? Я помню. Чижик-пыжик, где ты был, на Фонтанке водку пил.

– Пойдём?

– Господи! Я уж думала, окоченею и превращусь в ледовую скульптуру, пока ты меня пригласишь.

Они прошли вдоль крыла Аничкова дворца, внутри которого на месте прежних интерьеров располагались детские студии и кружки, миновали маленький театрик с яркими афишами на стене.

– Вина у тебя нет?

– Нет.

– Давай купим. Мне надо согреться.

Они прошли немного вперёд, и там, в армянском ресторане, им согласились продать бутылку сухого красного вина, правда, предупредили, что её обязательно полагается открыть.

Артём, как мог, вкрутил пробку обратно в бутылку и так и нёс в руке, следя, чтоб она не вылетела и драгоценный французский «Медок» не пролился на сырую заснеженную землю.

Открывая тяжёлую металлическую дверь в квартиру, он произнёс дежурно-мужское:

– Я не готовился гостей встречать. Даже вещи толком не разобрал. Так что на уютное гнёздышко эта квартира сейчас нисколько не походит. Уж не сердись.

– Это поправимо.

Шалимов вытащил из холодильника остатки своего провианта, мысленно похвалив себя, что вчера ночью купил всего с избытком, но Света замахала руками:

– Я так поздно никогда не ем. Ты не в курсе разве, что девушки, заботящиеся о фигуре, вечером ни-ни? Только вино, шампанское или виски со льдом.

– И что, каждый день получается?

– Не каждый, разумеется, деликатный ты мой. Налей лучше мне вина. Сам-то выпьешь хотя бы глоток? Текила уж выветрилась, поди.

– Выпью. Хотя это, конечно, не лучшее развитие событий. – Артём наполнил два высоких, толстых, несколько старомодных бокала. Других в квартире не нашлось.

– Сколько собираешься пробыть в городе?

– Не знаю.

– Директорам библиотек в Москве неплохо, смотрю, платят, раз тут смог поселиться.

– Последнее время лучше стали. Плюс я же один. В смысле, без семьи. Детей нет. Тратить некуда особо. Так. Шалости. На это хватает.

– Шалости? Ты смешной.

Запах Светы наплывал на Артёма, существовал отдельно от неё, от разговора. «Наверное, у неё флакон с собой, и она ещё успела подушиться. Или аромат такой стойкий?» – зачем-то принялся гадать он.

* * *

Соня приготовилась к приёму гостей. Хоть квартира, где она жила, была съёмной, но сдавали её Коротковой давно, и девушка насытила жилище уютными подробностями. Майя у неё всегда чувствовала себя хорошо.

Короткова приехала в Москву из Челябинска, пока училась, жила в общаге, потом, когда устроилась в «Молодёжку», появились средства на съём. Стоимость и район её более чем удовлетворяли, хозяйка, пожилая пианистка, привязалась к Соне и уже долгое время не повышала цену, помогла также и с регистрацией.

Родителей молодая прогрессивная журналистка навещала изредка, поскольку не любила свой родной серый промышленный город и часто сетовала, что нисколечко не ощущает его как малую родину.

Стол хозяйка накрыла весьма церемонно, с блюдечками, приборами, с бокалами для воды и вина, рюмочками, салфетками, с убеждением, что всё разложено как надо, – так накрывала по праздникам Майина мама, и, хоть большой смены блюд не намечалось, трапеза затягивала. «Было, что ли, что-то у неё с этим однокурсником, что она так расстаралась?» – размышляла Майя. Короткова, кстати, скрывала свою личную жизнь таким плотным туманом, что даже догадаться было невозможно, есть у неё кто-то или нет.

Майя и Володя пришли, когда застолье шло полным ходом.

Соня перезнакомила всех с вновь пришедшими. Она, как заметила Майя, нанесла косметики больше, чем обычно. Точно, этот однокурсник «не просто так».

Французский гость сразу начал «тянуть одеяло на себя». Никто из собравшихся этому не противился.

Майя, правда, не разобрала, чем он занимается в Париже. Воображение Кривицкой рисовало гостя как сотрудника одного из наших корпунктов во Франции или репортёра какого-нибудь французского издания, типа «Монд» или «Фигаро», но спросить напрямую она стеснялась.

Девушка гостя, а звался он Константином, тоже была из России, с ней – относительная ясность: учится в Сорбонне, изучает международное право. Зовут Кристина. Она обладала очень полными губами и вела себя так, словно ничего важнее её губ в мире не существует, и даже её участие в разговоре способно оказать на её рот отрицательное воздействие. Ела она аккуратно, маленькими кусочками, и, прежде чем положить что-то в рот, внимательно этот кусочек рассматривала. И подруга у неё была такая же. Нет, внешне они не были похожи, но типаж один. Из цикла: как я презираю всех, говорящих и делающих глупости, и только природный такт и воспитание не позволяют мне об этом кричать на каждом углу. Звали её так же прихотливо, как и подругу, – Августина. Майя поняла так, будто она откуда-то из Прибалтики.

Кроме посланцев «свободного европейского» мира были званы ещё два парня и три девушки. Одну из них Майя узнала, она присутствовала на дне рождения покойного учителя истории Бударагина, тогда, тем летом, когда Майя была влюблена, как никогда потом. Как же её зовут? Память принесла и предложила: Виолетта! Точно. Виолетта.

Виолетта тоже сразу её вспомнила:

– Привет! Ты совсем не изменилась. Как дела?

Тогда, на том дне рождения, с Виолеттой