Что касается коммерческого применения, будет видно позже. Сейчас возбуждение Гаррисона было таково, что он не мог думать дальше этой “поездки”. Всеобщее будущее должно подождать; его собственное непосредственное будущее ждать не могло.

И, конечно, надо было еще позаботиться о Сюзи. Уже какое-то время он беспокоился о собаке. Выглядело так, как будто она прочитала это изменение в нем, его внезапное возбуждение, словно знала, что нечто странное и огромное присутствует в недалеком будущем, — что-то, чего она боялась.

Это выражалось совершенно нехарактерной для нее резкостью нрава, и не только по отношению к Терри и Кениху, но даже к самому Гаррисону, что раньше было исключено. Особенно агрессивной она становилась, когда называли имя Джимми Крэйга, словно чувствовала, какую важную роль он играет, а когда на сцене появлялся Вятт, к счастью, это бывало крайне редко, тогда Сюзи просто приходилось сдерживать! Она открыто ненавидела психиатра и три раза уже налетала на него — только неоднократно повторенные приказы самого Гаррисона отогнали ее и спасли этого человека от жестоких укусов. Так же было и с ее глубоко скрытой ненавистью к Терри, — в эти дни она не однажды рычала на свою хозяйку, скаля зубы.

Что касается ее отношений с Кенихом, то, глядя в ее кроткие глаза и через них проникая в душу, он ощущал, будто смотрит в зеркало. В их влажных глубинах он видел отраженными все свои сомнения и мрачные предчувствия и догадывался, что Сюзи выносит его только потому, что чувствует его сопереживание.

Однако, частично из-за странности поведения Сюзи — раздражительных выпадов, недоброжелательного отношения, которое делало ее опасной, — Гаррисон принял решение отдать ее в питомник на время эксперимента с Психомехом. Вятт сказал ему, что это займет несколько дней, может быть, неделю, и за это время Гаррисон сможет проводить по пять-шесть часов в день на машине. Очень хорошо, раз Сюзи нельзя больше доверять, ей придется целую неделю посидеть взаперти. Ясно, что ее нельзя оставить одну с Терри, по крайней мере, когда рядом нет Вилли Кениха...

Это было в первый раз, когда Кених услышал, что его не будет рядом во время эксперимента. Когда Гаррисон сказал ему об этом, он крайне удивился. Более того, он стал очень озабочен и обеспокоен.

— Не буду рядом? — в недоумении повторил он слова Гаррисона. — Ты хочешь, чтобы меня не было рядом, когда ты поедешь на этой чертовой машине? Будь уверен, я буду там с тобой хотя бы для того, чтобы гарантировать, что все идет так, как надо, и...

— Нет! — тон Гаррисона был резким. — Нет, ты будешь так далеко от того места, как это возможно. Находиться рядом со мной, наверное, будет небезопасным.

— Небезопасным? Я не улавливаю твою мысль.

— Небезопасным для тебя и для Сюзи. Вот почему я поместил ее в питомник.

— Ты ставишь меня в тупик, Ричард, — Кених тяжелым взглядом посмотрел на него, покачал головой и беспомощно пожал плечами.

— В моем первом сне, — объяснил Гаррисон, — я видел бомбу. И вот результат. — Он поднял очки и показал слепые, однообразно алые глаза. — В моем втором сне я видел еще одну бомбу, но на этот раз она была нацелена на тебя!

— Но это Англия, Ричард, не Северная Ирландия, и я, черт возьми, сам в состоянии позаботиться о себе! — теперь Кених рассердился. — К тому же, ты сам сказал, что твои экстрасенсорные чувства часто пространны и ошибочны. Допустим, твой первый сон был частично пророческий, но как ты можешь быть так уверен, что второй не был просто.., ну, обычным сном, кошмаром? И в любом случае, разве Сюзи не спасла тебя во втором сне, разве она не стащила тебя с Машины как раз тогда, когда бомба взорвалась?

— Все так, — ответил Гаррисон. — Она пыталась спасти меня, стащить меня с Машины. Но этого нельзя допускать. Я должен ехать дальше через озеро в Черный замок. Я должен найти Черную Комнату. Я должен узнать, что в ней. Ну как ты не понимаешь?

— Значит, — Кених медленно кивнул, — ты понимаешь это так, что первый сон был частичным предвидением, в то время как второй — чистым предупреждением.

— Не совсем. Они оба были и предвидением, и предупреждением. Если бы я последовал первому предупреждению, я не был бы сейчас слепым. Вот почему я должен принять во внимание второе предупреждение. Послушай, вторая бомба могла быть просто символом, я не знаю. Символом любой опасности для тебя, понимаешь? Я не хочу, чтобы ты подвергался какой-либо опасности. И не только потому, что ты мой человек. Там, во сне, то, что ты оказался в опасности, мешало моему поиску. Это не должно случиться. Мне ничто не должно помешать. Вот почему я отсылаю тебя.

— Мой Бог! — взорвался Кених, топая взад и вперед по кабинету, где они разговаривали, и удивляя Гаррисона такой не характерной для него вспышкой. — И все это из-за какого-то чертова сна?

— Больше чем сна, Вилли! — настаивал Гаррисон. — Разве ты не видишь, он работает даже сейчас? Подумай! Ты помнишь, я рассказывал, что ты крикнул мне в том сне? “Слезай с Машины, Ричард”, — крикнул ты. Ты пытался остановить меня. Так же и Сюзи. Да и сейчас совершенно очевидно, — вы двое пытаетесь остановить меня и теперь.

— Но...

— К черту все “но”! Я должен ехать. Я должен знать. А как же мое соглашение с твоим возлюбленным полковником?

— Твое соглашение? — челюсть немца отвисла. — Я.., забыл!

— О, нет, Вилли, — Гаррисон покачал головой. — Ты не забыл! Просто годы изменили твои взгляды, только и всего. Чтобы ты, да и забыл? Кто угодно, только не ты. Дерьмо, ты думаешь, что он уже во мне! Ты так думаешь, да? Нет, его там нет, и я не уверен, что хочу, чтобы он там был! Но можешь не беспокоиться, я не собираюсь тянуть с ним. По крайней мере, я дам ему шанс сделать это, если у него хватит сил. Но есть кое-что еще, что я должен выяснить прежде.

— Соглашение, — тихо повторил Кених, кивая головой, — конечно.

— Итак, ты понимаешь, что другого пути нет, — поняв, что победил, Гаррисон расслабился. — Я еду. И ты, и Сюзи — вы двое должны уйти с моего пути.

— Да, — медленно ответил немец, — думаю, теперь я понимаю.

— Устрой себе выходные на это время где-нибудь в Германии, — приказал ему Гаррисон. — Если хочешь, в Прибежище. Где угодно, но только так, чтобы я точно знал, я хочу видеть билеты, Вилли, и хочу проводить тебя, когда ты будешь подниматься на борт самолета...

* * *

В десять часов утра второго июня Сюзи отвезли в питомник в Мидхесте.

Путешествие было недолгим, не более получаса, но атмосфера в машине была заметно натянута. Сюзи была несчастна. Она все время скулила и шершавым языком лизала руку Гаррисона.

Конечно, собака понимала, куда ее везут. Она прочитала это прямо в сознании Гаррисона, нашла подтверждение в сдерживаемом самодовольстве Терри и недовольстве Кениха; ей не больше, чем немцу, нравилось то, что ее отсылают прочь.

В питомнике она устроила сцену: она визжала, каталась по земле, пока Гаррисон не приказал ей войти в клетку. Затем она присмирела, но как только стальная сетчатая дверь закрылась и ее хозяин сел в “мерседес”, она принялась так выть, что ему пришлось немедленно вылезти и приказать ей вести себя тихо и хорошо. А когда огромный серебристый автомобиль уехал, Сюзи осталась сидеть там, за стальной сеткой, и ее глаза были печальными и влажными. Любой, кто посмотрел бы на нее, мог поклясться, что она плакала.