Между тем расследование Кениха полностью окупилось, и еврейский контакт Гаррисона также оказался плодотворным. Ответы пришли не сразу, но к концу октября Кениху и Гаррисону стало известно, что бывший садовник Вятта, Ганс Маас, был ни кем иным, как Отто Криппнером. Кених оказался совершенно прав в своих подозрениях: создателем Психомеха был этот бывший наци.

Менее года назад израильтяне напали на след, ведущий к Отто Криппнеру. С помощью определенных высокопоставленных членов британской разведки они вышли на дом Вятта, где отсиживался наци. Очевидно, Исход первым добрался до Криппнера и подсказал ему убраться. Где он сейчас (если он все еще жив), никто не догадывался. Что касается Вятта, его история казалась немного неубедительной, и он настойчиво отказывался верить, что его садовник был находящимся в розыске наци, фактически он высмеял всю эту идею. Доказательств против него не нашли. Дом обыскали, получив у него разрешение и ключи, так же, как и последнее жилище Криппнера, но ничего не обнаружили. Все расследование было очень тихим, не предназначавшимся для внимания широкой публики.

Никто даже не побеспокоился спросить Вятта об огромной машине в верхнем этаже дома; в конце концов, он все же доктор и здесь же ведет приемы. Да и в любом случае, кто теперь должен помнить о Берлинском Проекте? То было детище военного времени, недоношенный ребенок больных умов, устаревший, как ракеты ФАУ-2. Кених и Гаррисон знали больше: в доме Вятта Отто Криппнер, наконец-то, построил свою машину. Психомех стал реальностью.

И, конечно, в течение нескольких дней после знакомства с Вяттом и задолго до получения всей этой вторичной информации, Гаррисону самому пришлось увидеть Психомех, который доказал, как разочаровывающе действительность отличается от воображаемого. Во-первых, Психомех не казался тем зверем, которого он помнил из своего сна. Это была не обтекаемая машина, на которой можно было бы ехать через причудливые ландшафты и чувствовать ногами вибрацию от ужасной силы; не огромный, припавший к земле бездействующий электронный монстр из трубок, переплетающихся кабелей и мертвых серых экранов. Но с каждым последующим визитом в нем росло чувство, что это была его Машина, потому что, если гороскоп Адама Шенка был правильным.., ну, значит, она просто должна была быть таковой.

По мере того как быстро проносились месяцы, Джимми Крэйг работал с этим зверем, выдирая части, которые больше всего износились, — и, что хуже всего, были опасными! — и заменяя их, где это было возможно, микросхемами. И постепенно Психомех стал меньше и могущественнее; он принимал вид зверя, или казалось, что принимает, что-то в его форме было Гаррисону знакомо.

Крэйг был самым подходящим человеком для этой работы, но вскоре он столкнулся с некоторыми неясностями. Все они добросовестно были доведены до сведения Гаррисона в письменных ежедневных отчетах о ходе работ, и Крэйг тоже подтвердил, что Вятт не был изобретателем машины.

Гаррисон сразу же предупредил Крэйга на этот счет. Его работа должна была сохраняться в строжайшей секретности не только от всего мира, но и от Вятта, который никоим образом не должен был заподозрить, что там, где это касается машины, его авторитет под сомнением. В ответ Крэйг только пожал плечами и согласился. За те деньги, что платил ему Гаррисон, он будет полным дураком, если сделает иначе.

Машина была работой гения, в этом Крэйг не сомневался. Чем больше он изучал ее сложные механизмы и заменял вышедшие из строя части, тем все более легко мог видеть и понимать ее функции. Хотя там были и упомянутые ранее неясности.

Как раньше Вятт размышлял над ними, правда, на другом уровне, так теперь Крэйг размышлял над этими, явно ненужными, добавками к Психомеху, без которых, казалось, машина будет отлично выполнять свою основную функцию. Возникал очевидный вопрос: а не образуют ли эти дополнительные компоненты вторичную функцию или, может быть, они часть истинной функции? И если так, то какова эта истинная функция? И об этом тоже было доложено Гаррисону.

Интерес и возбуждение слепого человека не знали границ. Крэйг должен был продолжать свою работу и ни в коем случае не упоминать ни о чем подобном, продолжать заменять и улучшать все, что только можно было заменить и улучшить, ему не надо было беспокоиться о первичной и вторичной функциях, а просто гарантировать, что машина будет работать как раньше, но более эффективно и безопасно...

... Тогда же Гаррисон спросил Крэйга, что, прежде всего, было испорчено в Психомехе. Ответ был все разъясняющий. С машиной все в порядке! Она работала; существовало даже свидетельство, что она несколько раз работала и прежде, но с очень маленьким запасом прочности. На этот счет Вятт был вполне прав: оригинальный Психомех был бы бесценен как экспериментальная модель, но не как полностью испытанная машина для каждодневного использования в психиатрической клинике. Теперь были чертежи: Крэйг все перенес на бумагу. Работая с его записями и схемами, любой дурак мог бы теперь сам построить Психомех.

Конечно!

Вот к чему вел Вятт: средство — план и техническая информация — строить их больше, запустить в коммерческое использование, давать успокоение. Но это было не то, что Гаррисону требовалось от Психомеха, что-то предупреждало его, что это может быть крайне опасной дорогой для путешествия.

Вот почему в марте следующего года, когда роковая линия гороскопа приблизилась, а работа Крэйга была закончена и Психомех был готов, Гаррисон приказал принести ему все записи и чертежи инженера, чтобы он мог лично сжечь их.

Психомех был его и ничей больше. Его сон, его реальность. И в тот же день, когда Вятт пришел к нему и стал яростно возражать против его действий, он изложил психиатру свой план: он намеревается быть новым пациентом Психомеха и сам поедет на Психомехе по этим причудливым коридорам сознания к будущему, ждущему его впереди, каким бы оно ни было. Он ожидал возражения, но...

... Ни малейшего.

И все это время в его мозгу какая-то искорка разгоралась все ярче и ярче, и снова и снова он будет видеть перед своими слепыми глазами эти горящие буквы и слова из гороскопа Адама Шенка:

«Машина — РГ/ТШ — Свет»

* * *

Следующие два месяца Гаррисона были посвящены в основном обдумыванию, приготовлению и планированию, но все это омрачалось каким-то чувством неминуемого — чего-то! Приятное возбуждение, неизвестное ему ранее, — смертельный трепет. Теперь он, определенно, немного боялся Психомеха, но все же должен был ехать. И пока Джимми Крэйг проверял и перепроверял работу машины, час за часом, день за днем запуская вхолостую жужжащего потрескивающего зверя, Гаррисон сидел в кабинете своего дома и размышлял над странными поворотами жизни, которые привели его на этот перекресток.

Но, наконец, Джимми Крэйг закончил свои проверки и доложил, что Психомех готов, и с этого момента Гаррисон действовал стремительно.

Прежде всего, он договорился с Вяттом о дне (это должно было начаться в воскресенье шестого июля) и выписал психиатру чек на четверть миллиона фунтов. Частично он сделал это, чтобы показать свою честность и поддержать их первоначальное соглашение, а частично — чтобы обеспечить собственную безопасность. Пока он будет на машине, его жизнь все время будет в руках Вятта. Вторую четверть миллиона психиатр получит тогда, когда в здравом сознании и теле — или, как Гаррисон предпочитал думать об этом, здоровый телом и психически, — он слезет с Психомеха.