Дружинники заказывали песни о войне, девушки – конечно, о любви, ну а я не строил из себя поп-звезду на корпоративе и пел в свое удовольствие. Когда запас привычных хитов закончился, я спел для дружинников песню Виталия Аксенова «Эта рота», на ходу подгоняя слова под современные реалии.

Эта рота, эта рота – кто послал ее сюда,

кто положил ее под снег?

Эта рота, эта рота не проснется по весне.

Снег растает, по болоту

ручейки сквозь эту роту потекут…

Но не встанет, нет, не встанет,

командиры эту роту никуда не поведут.

Лежат все двести

глазницами в рассвет,

А им всем вместе – четыре тыщи лет…

После окончания песни в трапезной наступила гробовая тишина, и в этой тишине неожиданно раздался голос кончанского сотника Никифора Сторожевского, с которым мы познакомились на пиру:

– А у меня в сорок третьем годе под Рязанью батюшку убили. Воевода рязанский всех воев, что ему роту[29]давали, под заградительный татарский отряд подвел, а сам сбежал, паскуда. Обе новгородские сотни ушкуйников там на болоте и легли, никто не вернулся. Значит, помнит народ героев, живота не пожалевших за славу новгородскую, даже песни слагает! Александр, ты мне это, слова запиши, будь другом. Память об отце будет, а я по гроб жизни благодарен тебе останусь. Мое слово крепкое!

Вот так неожиданно переплелись в истории сорок третий год двадцатого века и сорок третий год века пятнадцатого. Видимо, на Руси всегда были генералы, которые добывали себе славу и почет кровью простых воинов, а сами предпочитали теплые блиндажи штабов и княжеские пиры, а также славу, украденную у погибших!

После этого происшествия пир как-то сам по себе затих, и народ разошелся спать. Я чувствовал себя довольно странно – голова трезвая, а ноги не идут. Видимо, непривычная для организма смесь сухого вина и медовухи дала неожиданный эффект, а потому в отведенные мне покои меня под руки проводили две девицы, которые до самого конца усидели за столом, слушая мои песни.

Увы, но жизненный опыт учит, что если тебе вечером было ну очень хорошо, то поутру обычно становится ну очень хреново. Так произошло и на этот раз, когда я с трудом продрал глаза и попытался понять, где это я нахожусь. По ощущениям, моя тушка лежала на мягкой перине и явно не на лавке на постоялом дворе. В помещении, где находилось мое лежбище, было довольно темно, поэтому разглядеть что-то мутным после вчерашнего перепоя взглядом оказалось практически невозможно. Самочувствие организма находилось в стадии «головка бо-бо, а денежки тю-тю», к тому же во рту словно кошки нехило повеселились. Однако мне не привыкать к подобным эксцессам, поэтому тело включило автопилот и начало шарить руками вокруг себя в надежде обнаружить лекарство от похмелья.

«Господи, не оставь в бедствии раба своего Алексашку Томилина! Дай опохмелиться!» – безмолвно взывал я к Всевышнему, с трудом поворачиваясь на левый бок.

Господь услышал мои молитвы, но, видимо, не до конца понял полупьяный бред страждущего, потому что рука, искавшая ковш со спасительной брагой, вдруг наткнулась на голую женскую грудь.

«Интересно девки пляшут, по четыре штуки в ряд!» – мелькнула в голове старая частушка, и я невольно отшатнулся от неожиданной находки, резко повернувшись на другой бок.

Однако левая рука сразу легла на что-то мягкое и шелковистое, весьма напоминавшее на ощупь другую часть женского организма, производящую неизгладимое впечатление на мужчин. Обнаружив тело второй ночной спутницы, я снова лег на спину и стал себя ощупывать, чтобы понять, все ли у меня осталось на месте после столь бурно проведенной ночи. Как ни странно, но я лежал в нательной рубахе, и в голове сразу возник резонный вопрос: «Как же я дошел до жизни такой, если сплю в одежде между двумя обнаженными дамами?»

К счастью, первый испуг вскоре прошел, так как выяснилось, что я все-таки лежу в кровати без штанов, а потому, скорее всего, успешно исполнил свой мужской долг, раз дамы не сбежали от спящего кавалера.

Постепенно события прошедшего вечера и ночи начали пробиваться из подсознания, и вскоре я в общих чертах восстановил хронологию событий. В принципе ничего из ряда вон выходящего не произошло, и я, кажется, не посрамил честь десантника перед новгородскими дамами, а потому пора было будить своих подруг и выбираться на свет божий.

Это в двадцать первом веке дамы поголовно требуют кофей в постель, а в пятнадцатом веке все происходит намного проще и прозаичнее. Стоило мне растолкать одну из девушек, как она тут же разбудила свою подругу, после чего дамы накинули сарафаны и взяли ситуацию в свои руки. Уже через пару минут ставни на окнах были открыты, и в спальне стало светло. Я сразу признал в девушках вчерашних певиц из хора, которые меня провожали в опочивальню. Наверное, моя перекошенная физиономия ясно указывала на первоочередные потребности организма, поэтом уже вскоре в моих руках оказался ковш с хмельным квасом, а на коленях блюдо с немудрящей закуской из соленых огурцов и квашеной капусты. Пока я похмелялся, дамы пригнали в мои покои четверых холопов с деревянной бадьей, наполненной горячей водой, и пригласили меня мыться. После водных процедур дамы в четыре руки одели меня в вычищенную и отглаженную одежду, а затем проводили к Еремею.

Хозяин усадьбы сидел за столом в малой трапезной и разминался красненьким в компании младшего брата Никифора. Видимо, я лишь ненамного запоздал с визитом, поэтому плавно вписался в разговор за столом. Братья обсуждали планы торговой экспедиции в Любек, и с моим появлением разговор повернул в сторону обсуждения задач по охране и обороне купеческого каравана. Никифор не воспринимал мою дружину, состоящую всего из семи молодых воинов, как серьезную боевую силу и попытался загнать меня под начало своего тезки, кончанского сотника Никифора Сторожевского. Оказалось, что сотник тоже намеревался плыть в Любек на своем личном ушкуе, чтобы совместить службу с выгодной коммерцией по охране каравана ганзейских купцов.

Если быть объективным, то практически любой новгородец по своему менталитету – смесь купца и разбойника с большой дороги, к тому же неизвестно чего больше в новгородцах – купеческого или разбойничьего. Вот и кончанский сотник не чурался торгового бизнеса, который при его властных полномочиях и возможностях обеспечивал неплохой доход. Правда, Никифор Сторожевский не рисковал отправляться в дальние походы, так и доходной должности можно лишиться, но прошвырнуться раз в год по Балтике ему сам бог велел.

Мой жизненный опыт подсказывает, что пить надо поменьше, однако почему-то эта истина приходит в голову только с похмелья. Увы, но пренебрежительное отношение к моей дружине задело меня за живое, хотя следовало бы держать язык за зубами. Ковш зелена вина лег на старые дрожжи, и я решительно отказался вливаться в чужой экипаж, громогласно заявив, что поплыву на собственном корабле и со своей командой. Уже через секунду я понял, что сморозил глупость, но мужчина обязан отвечать за базар, иначе с ним никто не будет иметь дела.