Николай хотел крикнуть, чтобы привлечь внимание к себе и чтобы к нему пришли на помощь, но очередной водоворот накрыл его с головой, и когда он снова смог открыть глаза, кругом была всё та же беспросветная темень.

Русло реки всё круче уходило под уклон, и его несло всё быстрее. Было ощущение, что он проваливается в страшную гибельную преисподнюю, из которой уже не выбраться и где не может быть никакого спасения.

Сознание то покидало его, то на короткие секунды возвращалось, и тогда он всеми оставшимися силами старался удержаться на поверхности подземной стремнины.

Наступил момент, когда инерция движения выбросила его в воздушное пространство, появилось ощущение невесомости, и Гудимов понял, что он вместе с потоками воды летит отвесно вниз.

Он обратил внимание на то, что паники перед, казалось бы, теперь уже неминуемой гибелью так и не возникло, он точно это знал, потому что словно наблюдал за своей сущностью извне, со стороны, видел её насквозь, и оценка никак не могла быть ошибочной. Было только осознание суровой аномальной реальности, в которой наперекор всему и при полном отсутствии свидетелей следовало вести себя самым достойным образом и использовать для спасения хотя бы один-единственный шанс, сколько бы ничтожным он ни представлялся.

Мелькнула мысль о камнях, ждавших в конце полёта, возникло даже предчувствие расплющивающего удара, способного превратить его тело в мешок с костями.

Но, вероятно, он попал в самую сердцевину омута, образовавшегося в месте падения водопада.

Едва только ноги коснулись дна водяной ямы, река вновь подхватила его и потащила дальше в неведомые чертоги горного массива.

В конце концов удар последовал, но не настолько сильный, чтобы убить или покалечить, и Николай очутился на узком неровном мелководье, вдоль которого пролегало основное русло реки.

Мурлейка делала здесь довольно крутой поворот, и инерция течения вытолкнула полумёртвое тело на спасительный галечный откос.

Потоки воды и здесь омывали его, но они уже не были столь мощными, чтобы увлечь за собой и рано или поздно погубить в своих холодных объятиях.

Поведя рукой, Николай нащупал некое подобие каменной бровки. Вот она, вплотную к нему. Именно к ней его приложило так, что заныли рёбра в правом боку и на мгновение оглушило, заставило потерять сознание. И эта бровка немного, на несколько сантиметров, выше уровня реки.

Кажется, судьба предоставляла ещё одну возможность для сохранения жизни, пусть и ненадёжную. И грош цена ему будет, если он не воспользуется ею.

Преодолевая немощь, Гудимов зашевелился и чуть не вскрикнул от множественных болей, пронзивших тело. На несколько секунд он замер, пережидая, пока раны успокоятся, затем медленно, сдерживая стоны, повернулся и сумел-таки забраться на относительно сухое каменное ложе.

Всё, теперь он в безопасности, пусть только на некоторое время. Здесь можно передохнуть. И, может быть, восстановить силы. А позже выбраться из подземной западни, в которую его загнала чужая воля.

Вновь прийти в себя Николая заставил неподвижный холод, властвовавший в подземном коридоре. Сколько времени прошло, как он очутился на этой бугорчатой «подстилке» из камней? Сие лишь одному Богу известно. Но предостаточно, наверное, прошло времени, судя по физиологическим и психологическим ощущениям и по уровню воды в реке, который уже вон как опустился.

Должно быть, ливень, обрушившийся на горы, давно прекратился, сток воды со склонов пошёл на убыль, и Мурлейка начала входить в своё естественное летнее русло.

Сейчас не речная вода для него главная угроза, а непрекращающийся холод. И повышенная влажность воздуха.

Одежда была сырой, и казалось, что именно она отнимает последнее тепло. Но, наверное, дело не только в промокшей одежде и низкой температуре воздуха. Тепло из тела забирала и каменная порода, ставшая «постелью». Не исключено, что последней.

Всё сейчас против него. Сколько плюсовых градусов в подземной атмосфере? Пожалуй, не больше двенадцати. Непонятно, как он совсем ещё не окоченел.

Ещё удивительно, что он начал различать стены естественной штольни, крутые своды и понизившийся уровень быстро бегущей реки. Как такое выходит, ему было непонятно. Раньше ничего подобного он не замечал за собой.

Наверное, это просто зрение адаптировалось к темноте. Или проникает какой-то свет снаружи. Но откуда здесь быть внешнему свету? Это совершенно исключено. А может, так дают знать о себе излучения мельчайших организмов, способные существовать и развиваться в толще земных пород? Может, они-то и обозначают контуры подземелья?

Память выдала то, что ему было известно о людях с функционирующим «третьим глазом», их способностью видеть ауру и внутренние органы живых существ. И различать многие другие вещи, недоступные остальному народонаселению.

Хотя нет, «третий глаз» тут ни при чём. В его случае скорее всего проявляется ноктолопия, способность видеть в темноте. Ею обладают диггеры, и вот теперь и он тоже. Значит, всё же дело в адаптации.

Однако жуткий холод не только руки и ноги сковывает; он пробивает насквозь и проникает в каждую частицу его организма, даже в клетки мозга – и костного, и головного. Проникает и замедляет всё, включая самые незначительные мыслительные процессы.

Пройдёт ещё немного времени, и замедлится, а затем и прекратится пульсация сердца. Замрёт, остановится физиология. И тело охладеет до температуры подземелья. После чего пойдёт процесс пропитывания известковыми частицами.

В конце концов ткани, из которых он состоит, деформируются и превратятся в обычный с виду каменный нарост, которых полно вдоль русла реки. Если, конечно, он, Николай Гудимов, так и будет поддаваться стылости, одолевающей его.

Незаметно, исподволь в сознании всплыли рассказы о тибетских ламах, способных выдерживать пониженные температуры воздуха. И не просто выдерживать, а находиться в таких условиях месяцы и годы. Без какого-либо ущерба своему здоровью.

Для этого они погружаются в состояние медитации, отрешаясь от всего остального мира. И, насколько помнится, сосредотачиваются на видениях огня и связанном с ним избыточном тепле. Полностью избавляясь от других ощущений и мыслеобразов.

Начинающих лам экзаменуют. По ходу экзамена их, сидящих на льду, накрывают мокрыми простынями, которые они одну за другой должны высушить своим телом – не менее трёх довольно больших кусков ткани за сеанс продолжительностью несколько часов.

В числе лам есть посвящённые, способные высушивать за ночь до сорока простыней!

А ещё они проводят испытания снегом. Для новичков. Когда ученик садится в сугроб и количество растаявшего снега и длина радиуса таяния служат показателем интенсивности выделяемого тепла.

Человек – ещё далеко не полностью изученное создание природы, способное на многие удивительные трансформации как в духовном отношении, так и физическом. Как нельзя лучше эти трансформации и проявляются на примерах с ламами.