Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Уже после возвращения Кантарина из колонии-поселения Максим Грачёв пришёл ко мне в кабинет и положил передо мной две папки с какими-то бумагами.
– Что это? – спросил я, взяв одну из них.
– Информация о должностных преступлениях, совершённых судьёй Морозцевым.
– Каким Морозцевым?
– Который приговорил Михаила Кантарина к заключению в колонии строгого режима.
– А, вспомнил!
– Будете знакомиться с содержанием?
– Нет, изложите устно, в чём суть. Только короче, пожалуйста.
– В общем, речь идёт о миллионных взятках, полученных судьёй за смягчение судебных приговоров явным преступникам, а также за освобождение некоторых из них от уголовной ответственности. И о прелюбодеянии с несовершеннолетней.
– Вот как! Надеюсь, факты железобетонные?
– Да.
Я более внимательно взглянул на своего помощника. Он, как всегда, был невозмутим, и лицо его не выражало ничего, кроме обычного почтения, впрочем, едва заметного.
– Историю с несовершеннолетней удалось замять, – продолжил мой помощник, – но для этого судье пришлось изрядно потратиться. На откупные. В результате родители пострадавшей девицы потребовали, чтобы она отказалась от своих показаний, что и было сделано.
– Ладно. Только что нам может дать это досье?
– Непосредственно нам – ничего, а вот многим другим людям Морозцев уже не сможет причинить столько зла, сколько он причиняет, находясь на нынешней государственной должности.
– А во второй папке… Тоже информация?
– Да. О финансовых махинациях, совершённых Сидориной, начальником управления социальной защиты населения города Энска. Той самой Сидориной, которая подписала бумагу о лишении материнства Натальи Кантариной. Ну что, даём ход собранным материалам?
Я недолго раздумывал. Мне нравилось присущая моему помощнику чётко выраженная особенность доводить каждое дело до логического конца.
– Вас ставить в известность, как идёт реализация компромата?
– Нет. Мне достаточно будет знать конечный результат. Конечным результатом стало решение областного суда отправить сорокашестилетнего Морозцева на семь лет в колонию-поселение. Имущество его было конфисковано.
Бывшую же начальницу Сидорину приговорили к пяти годам условно с лишением права занимать должности в сфере социальной защиты на этот же срок.
Это было промозглым осенним вечером двадцатого ноября – я хорошо запомнил эту дату.
Я только что вернулся с работы к себе домой, в городское жилище, расположенное поблизости от нашей конторы, как в комнату ко мне вошёл Антон Антонович, мой новый мажордом, и доложил о неком молодом человеке, добивавшемся встречи со мной.
– Кто такой? – спросил я.
– Не знаю, он не назвался.
– Но как-то он представился?
Порыв ветра прошумел по стене россыпью затяжного непрекращающегося дождя, из форточки потянуло холодом, и я бросил взгляд на сумерки, сгущавшиеся за окном.
– Никак не представился. Он только сказал, что вы с ним много лет знакомы, – мажордом улыбнулся с некоторой долей скептического понимания. – Да только откуда может быть многолетнее знакомство, если ему самому не больше двадцати пяти. По всему видать, аферист – молодой да ранний, вот решил урвать сколько-нибудь от ваших щедрот. Ведь слава о вашей доброте и готовности прийти на помощь идёт по всему городу и дальше и…
– Этот молодой человек, как вы говорите, назвал свой возраст? – проговорил я, останавливая многословие мажордома.
– Нет, не назвал, я просто сужу по его внешнему виду и манере поведения – довольно легкомысленной и вызывающей подозрения в добропорядочности. Ещё он просил передать вам эту записку.
Мажордом протянул мне листок писчей бумаги, сложенной вчетверо, – не на посеребренном блюде, а из рук в руки.
– Что же вы молчали?! Давайте сюда.
Я взял бумагу, развернул и прочитал уже знакомые три слова, написанные чётким каллиграфическим почерком: «Лес, поляна, могила».
Кровь бросилась мне в голову, зашумело в ушах, на сколько-то мгновений перехватило дыхание.
– Немедленно!.. – прошептал я, пытаясь справиться с волнением. – Ведите его сюда.
Ноги мои ослабели, и я опустился на стул, стоявший возле письменного стола.
За дверью послышались быстрые шаги, и на пороге появился… Николай Гудимов собственной персоной.
Он почти не изменился с последней нашей встречи. Может быть, только ещё помолодел года на три или четыре. А то и на все пять. Ну и похудел немного. И пожалуй, румянец ещё сошёл с его лица, уступив место необычной, не свойственной прежде странной бледности, как будто он долгое время не был на солнечном свету.
Я нашёл в себе силы встать и сделал шаг ему навстречу. Крепкие мужские объятия были красноречивее всяких слов. Потом мы весь вечер просидели в каминной, наслаждаясь теплом, исходившим от горящих дубовых поленьев. Воздействие такого тепла особенно благодатно в ненастную осеннюю погоду. Ну и конечно, нас согревали взаимное расположение друг к другу и задушевный разговор. На ужин Антон Антонович принёс нам грузинский салат из красной фасоли и зелени, плов с курицей и рыбу с картошкой. И графинчик знаменитой «Огоньковской». От водки мой старый друг отказался и сразу принялся за еду. Я же выпил пару стопок. В общей сложности граммов около пятидесяти. На радостях от встречи с моим побратимом.
– Сигареты? Сигары? – предложил я, когда с едой было покончено. У меня был небольшой запас табачных изделий самого высокого качества (в том числе лучшие в мире кубинские Cohiba Siglo), который я держал на всякий случай, предлагая своим немногочисленным посетителям.
– Нет, благодарю, не курим, – последовал ответ. – Нам и без курения вполне комфортно.
– Мы ведь тебя похоронили, – сказал я, в который уже раз вглядываясь в своего гостя. – А ты вот… Где ж ты был всё это время?
– Я так и думал, что похоронили, – проговорил Николай и, собравшись с мыслями, начал рассказывать о том, что произошло после того, как во время ливня он остался лежать на речной гальке у основания Панина камня.
…Очнулся он уже в воде, когда его подхватила и понесла вздувшаяся, набравшая силу Мурлейка.
Мелькнула над головой верхняя кромка входа в пещеру, и сразу стало темно, как в чёрной бездонной пропасти, и не было видно ни зги.
Бушующие волны, не переставая, захлёстывали лицо, и почти беспрерывно приходилось сдерживать дыхание, чтобы не захлебнуться.
Неожиданно слева от него, в нескольких шагах, вспыхнул свет электрического фонаря, и взгляд ухватил согбенные человеческие фигуры и шаткие плывущие тени на каменной стене.