Мэндевилл покачал головой:

— Путалась с ним у меня под носом. Как Энн. Все они шлюхи.

Лавиния поморщилась, когда он второй раз произнес грубое слово.

— Ты же знаешь, Томас, что я не терплю таких выражений.

— Прости. — Он обхватил голову руками — голова кружилась.

— Что с твоим лицом? — мягко спросила она.

— Это тоже Гриффин. — Он засмеялся и пощупал распухший нос, который почти не чувствовал, — наверняка нос сломан. — Он набросился на меня. Сначала соблазнил мою невесту, а потом он ударил меня. Надо было вызвать его.

— Ты это заслужил?

Томас с виноватым видом пожал плечами:

— Я ее ударил. Леди Геро. Я никогда в жизни не ударил ни одну женщину.

— Выходит, ты это заслужил, — сказала Лавиния. Она наклонилась, чтобы осмотреть его лицо. — Но если и так, твой нос выглядит ужасно.

Он лукаво улыбнулся:

— Ты всегда заботилась обо мне, Лавиния.

— Больше не забочусь.

Он нахмурился. Она могла бы по крайней мере притвориться…

— Лавиния…

Она вздохнула:

— Тебе надо положить холодную салфетку на нос.

Лавиния подошла к двери, а он с тоской смотрел на нее. Она позвала своего громадного дворецкого и велела принести холодной воды и полотенце. Накидка цвета темного аметиста облегала ее пышную грудь. Томас заметил, что туфли у нее поношенные и вышивка на них потерлась. У нее должны быть новые туфли с золотыми каблучками. Он подарит ей такие туфли и много, много всего, если только она вернется к нему. Томас на мгновение закрыл глаза.

Когда же открыл, то увидел, что Лавиния стоит рядом с миской воды. Она положила холодную салфетку ему на нос.

Он охнул от боли.

— Сиди смирно, — сказала она.

Он смотрел, как она наклоняется к нему, и, сдвинув брови, спросил:

— Почему ты меня оставила?

— Ты знаешь почему.

— Нет, — невнятно произнес он. Ему нужно получить ответ сию минуту. — Почему?

— Потому что, — сказала Лавиния, заново намочив салфетку, — ты решил, что тебе пора жениться. Ты сделал предложение леди Геро стать твоей женой.

— Но зачем было бросать меня? — упрямо спросил он. — Ты же знаешь, что купалась бы в роскоши до конца жизни.

— До конца жизни? — Карие глаза смотрели прямо на него, но он не мог понять, о чем она думает.

— Да, — ответил он, вдруг протрезвев. — Всю жизнь. Я не завел бы другую любовницу. Я был бы верен только тебе.

— И своей жене, ты хочешь сказать. — Она покачала головой. — Томас, боюсь, мне неуютно чувствовать себя содержанкой.

— Я не могу жениться на тебе, черт возьми, — буркнул он.

Он знал, что в данный момент он не может кого-либо пленить, что лицо у него изуродовано, но чувства переполняли его.

— Я знаю, что ты не можешь на мне жениться, — произнесла Лавиния почти скучающим тоном. — Но это не означает, что я не могу выйти за какого-нибудь другого джентльмена.

Томас вскинул голову — удар был более болезненный, чем кулак брата.

— Ты не сделаешь этого!

Лавиния удивленно на него взглянула.

— Почему? У тебя нет прав на меня.

— Черт бы тебя побрал, — прошипел он, сбросив с лица мокрое полотенце. — Черт бы тебя побрал! — И схватил ее.

Он целовал ее с отчаянием человека, сломленного, с кровоточащим сердцем.

Лавиния отвернулась от его пылающих губ, не обращая внимания на то, что он засунул руки под шелковую фиолетовую накидку.

— Томас, это ничего не решит.

— Возможно, — просипел он, облизывая ей шею. — Но уж точно мне станет лучше.

— Ох, Томас, — вздохнула она, и это не прозвучало как отказ, поэтому его было уже не остановить.

Он сделал то, чего желал не один месяц — любить Лавинию.

Гриффин дремал, сидя в кресле в доме брата, когда парадная дверь Мэндевилл-Хауса открылась и закрылась. Он проснулся и устало потер лицо.

Он пытался увидеться с Томасом накануне вечером — после встречи с герцогом Уэйкфилдом, — но Томаса не было. Ясно, что брат не вернется домой в ближайшее время, и поэтому Гриффин отправился в Сент-Джайлз.

Этим утром он приехал прямо к Томасу домой, чтобы застать его, прежде чем тот куда-нибудь уйдет.

Любопытно, что Томас — считающийся степенным холостяком — проводит ночи вне дома.

Гриффин выглянул в коридор.

Там стоял Томас, вид у него был рассерженный, а нос напоминал репу. Он сердито выговаривал дворецкому:

— Мне безразлично, кто пришел с визитом. Меня нет дома.

— Даже для кровных родственников? — осведомился Гриффин.

Томас резко обернулся и схватился за голову.

— Особенно для проклятых кровных родственников!

И направился к лестнице, давая понять, что разговаривать не намерен.

Гриффин в два шага нагнал его.

— Это никуда не годится, брат мой. Нам необходимо поговорить по душам.

— Пошел к черту, — сказал Томас.

— Нет. — Гриффин склонился к его лицу. — Если только ты не хочешь, чтобы я вывернул твое грязное белье сейчас и здесь перед слугами.

Томас с минуту угрюмо на него смотрел, потом жестом предложил подняться наверх.

Гриффин на такой прием и не рассчитывал, поэтому быстро последовал за ним.

Они вошли в кабинет. Гриффин топтался посередине комнаты, а Томас налил себе бренди из хрустального графина.

Гриффин удивленно поднял брови:

— Не слишком ли рано?

— Не для меня, — уныло заметил Томас.

Гриффин хмыкнул и стал рассматривать средневековую гравюру на стене.

— Это ведь отцовский кабинет?

— Да. А ты разве не узнаешь? — удивился Томас.

Гриффин пожал плечами:

— Я редко сюда заходил.

— Отец обычно призывал меня к себе по воскресеньям вечером, — задумчиво произнес Томас. — Это было до того, как я уехал учиться. А когда я приезжал домой, мы с ним уединялись здесь после обеда.

— И что вы делали? — спросил Гриффин.

— Разговаривали. — Томас пожал плечами. — Он расспрашивал меня о том, как продвигаются мои занятия. Когда я был младше, то проверял уроки латыни. Когда вырос, мы обсуждали политику.

Гриффин кивнул:

— Он готовил тебя к обязанностям маркиза.

— Да, думаю, что так. — Томас взглянул на него. — Разве с тобой он не занимался тем же самым?