Запертая в фургоне из металла и тьмы, Лань чувствовала себя так, словно вернулась в чайный домик, в Хаак Гун, где под пристальными взглядами завоевателей каждое ее движение тщательно изучалось, а каждый выбор за нее делал кто-то другой. Свобода на Краю Небес, дни, потраченные на то, чтобы научиться сражаться с помощью искусства практики, теперь казались иллюзией. Как будто этого никогда не было.

Металлические элементы в ее левом запястье пульсировали в ответ на присутствие элантийской магии вокруг. Она была прикована к стенам фургона металлом, что блокировал поток ци других элементов. Цзэня, чье лицо было прикрыто волосами, приковали к стене напротив. Зимний маг бил его током до тех пор, пока он не потерял сознание.

Лань не могла сказать, сколько времени заняло путешествие: несколько часов, а возможно, и дней. Наконец, когда они остановились, двери фургона распахнулись, и пара элантийских Ангелов вытащила Лань наружу.

Все еще стояла ночь. Позади них тени зубчатых гор венчали верхушки соснового леса. Между деревьями, неожиданно и сурово, выросли стены – заслоняющее звезды вторжение металла и камня, выглядящее совершенно чужеродным среди потока ветра и воды. Лань услышала глухой удар и звон цепей, когда элантийцы протащили Цзэня.

Когда над ними нависла Центральная элантийская крепость, девушку охватило бессилие. Пусть она и была в сознании, а ци текла вокруг нее, но Лань не могла создать ни одной печати, чтобы спасти их жизни.

Земля под их ногами расширилась, превратившись в покрытую известковым раствором дорогу, которая прямой линией прорезала лес и вела к стенам крепости.

Никогда раньше Лань не видела таких стен. В высоту по крайней мере как все три этажа чайного домика, странные и суровые, с прямоугольными воротами и плоской цилиндрической сторожевой башней, они отличались от изящно изогнутой архитектуры Хин. Лань чувствовала давление вплетенного в фундамент металла, укрепляющего все здание, как элантийская броня. Похоже, единственной общей чертой в архитектуре Хин и Элантии были зубчатые стены, на которых даже издалека девушка могла разглядеть блеск белых доспехов на фоне мерцающих факелов.

Тяжелые железные двери распахнулись, открывая вид на внутренний двор с садом. Цветы были аккуратно рассажены вдоль прямой дорожки, ведущей к главному входу в замок. В Хаак Гуне элантийцы построили крепость, перекроив на свой лад хинскую архитектуру, так что Лань впервые увидела сооружение чисто элантийского типа. Девушка нашла это место грубым и пресным по сравнению с изысканными деталями построений народа Хин. Крепость представляла собой не что иное, как огромное серое сооружение из неровных камней, некоторые из которых даже выступали наружу. Застекленные окна были узкими, факелы горели алхимическим светом, а две башни сужались, превращаясь в остроконечные металлические шпили.

Патрули, расставленные по всему двору, даже не шелохнулись, когда охранники повели ее по дорожке ко входу. По обе стороны за кованой железной оградой располагались витрины с цветами, и, повернув голову, чтобы посмотреть на них, Лань узнала каждый вид. Хризантемы. Азалии. Пионы. Орхидеи и камелии. Все цветы ее страны. Аккуратно рассаженные в своих металлических тюрьмах.

Такими же элантийцы хотели видеть хинов.

Двери замка поглотили ее. Они миновали каменные коридоры, освещенные свечами застекленных ламп-горелок. Стены украшали различные предметы интерьера, изготовленные из блестящего металла.

Солдаты остановились перед массивными металлическими дверями, которые разительно отличались от других – из изысканного орехового дерева с серебряными ручками.

Когда Эрасциус положил свои бледные руки на дверные ручки, у Лань возникло внезапное тошнотворное предчувствие. Что бы ни ожидало их по ту сторону, она не хотела этого видеть.

Эрасциус распахнул двери. Зловоние энергий инь хлынуло на Лань подобно потоку речной воды. Девушка прижала руку к сердцу – чувства негодования, страха и ненависти были настолько сильны, что она могла бы в них утонуть.

Позади себя она услышала, как сдавленно застонал Цзэнь.

Один из солдат поднял повыше лампу, чтобы осветить несколько ступенек, ведущих вниз. В этом месте воздух был настолько насыщен инь, что Лань стало трудно дышать.

«Смерть… здесь произошло так много смертей», – подумала она.

Ей потребовалось несколько мгновений, чтобы все понять.

Пока они продолжали идти, по обе стороны от них слышалось движение, и когда лампа осветила коридор, Лань увидела, откуда исходил звук возни.

Стены коридора оказались не стенами, а камерами. Внутри сгорбленные, пойманные как животные, с пустыми глазами поворачивались к свету хины. Мужчины, женщины, дети с конечностями, торчащими, как прутики, сидели сгорбившись. При звуке шагов солдат они отодвигались назад, забивались в самые дальние углы.

У Лань скрутило живот. Ее разум заполонил обжигающе-белый свет. Свет, который она видела перед смертью своей матери, перед тем как убила того элантийского Ангела. Что-то шевельнулось глубоко внутри Лань.

В поле ее зрения появилось размытое сине-серебряное пятно. Чья-то рука метнулась вперед, схватила ее за горло и ударила головой о стену. Жгучая белизна сменилась холодной чернотой, и Лань сморгнула слезы, обнаружив в нескольких дюймах от своего лица зимние глаза Эрасциуса.

– Что-то не так, маленькая певичка? – прошептал он. – Не споешь для меня?

Она не могла дышать. У нее кружилась голова, а руки и ноги стало покалывать. Лань собрала всю оставшуюся энергию и пнула… прямо между его ног.

Плоть встретилась с металлом, когда ее голень соприкоснулась с элантийской броней. Эрасциус поджал губы, и она почувствовала, как его пальцы сильнее сдавили ее горло.

– Разве мать не научила тебя хорошим манерам? – спросил он. – Ах, забыл. Она же мертва.

Лань плюнула ему в лицо.

Зимний маг медленно отступил назад, достал носовой платок и вытер лицо. Когда он снова посмотрел на нее, его глаза горели, как самая сердцевина пламени.

– Ты пожалеешь об этом, – сказал он, затем, махнув рукой в сторону солдат, приказал: – Отведите их в камеру для допросов.

В конце длинного коридора находилась камера, полностью сделанная из металла. Внутри не было ничего, кроме двух стальных стульев, обращенных друг к другу. Лань боролась, пока солдаты привязывали ее, закрепляя металлические пряжки. Сидящий напротив Цзэнь все еще оставался без сознания.

Эрасциус наклонился над практиком и резким и точным движением ткнул его в какую-то точку на шее. Лань видела, как что-то подобное делали мастера: если нанести удар по определенным нервам, содержащим ци, можно заблокировать поток энергии противника или, наоборот, восстановить его.

Цзэнь пошевелился. Удовлетворенный, Эрасциус вытянул левую руку. Металлические браслеты, от запястья до локтя, поблескивали разными оттенками серого, золотого и медного. Другой рукой он сделал такой жест, как если бы дергал за ниточку.

Из одного из серебристых металлов на запястье Зимнего мага, как жидкость, начала вытекать нить,