Пока мы поглощали рыбный кускус,[9] креветочный брик,[10] стейк из конины и на десерт арбуз под тунисское то белое, то красное, Ганнибал осветил под комментарии Дзюдзюик обстоятельства их «экстраординарно счастливого брака». В основе семьи сорта «экстра» лежал «экстремальный гуманизм и доброта необыкновенной женщины», которые, как я понял, выражались в том, что в постели она забирала всю власть по части механики и техники исполнения супружеских обязанностей.

Когда Дзюдзюик, едва на сшибая прической люстры, ушла пудрить носик, Ганнибал трогательно сообщил, как он бесконечно благодарен Юре Курнину, поскольку Юра родился князем, да и умер им же, это во-первых, и как аристократ крови сформировал такую необыкновенную женщину, во-вторых. Мы помянули после этого Курнина «Столичной», а вернувшаяся Дзюдзюик, пока я ходил в туалет, потребила символическую, налитую незримо присутствующему Юре рюмку с кусочком лаваша на ней. Разгон был сделан, я попросил принести всю бутылку.

Я, конечно, устал за предыдущие дни, и меня, что называется, занесло. Заказали и вторую бутылку «Столичной», с которой мы поехали, уже без Дзюдзюик, обсуждать состояние моего здоровья к знакомому врачу Ганнибала. Я возлежал с рюмкой на операционном столе, как древний римлянин на пиру, пока заспанный тубиб,[11] прикладываясь к своей рюмке, чистил и зашивал подсохшую рану без обезболивающего укола (пьяным не полагается)… Тучный Ганнибал, сопя, сосредоточенно осматривал камероновскую палку с набалдашником. На мгновение меня даже охватило желание подарить ему пражский сувенир, но потом прошло. И зря. Если бы знать, какие сожаления по этому поводу предстояли в будущем…

Выслушав на прощание у гостиницы высокие слова о счастье иметь друзей, с которым никакое другое, кроме любви, конечно, не сравнится, я, отвечая на комплимент, отметил профессионализм дамы в кожаном жакете возле церкви Воскресения Христова. Она верно выбрала наблюдательную позицию. Внутри тесного храма с горсткой прихожан интересующий меня человек, вне сомнения, обратил бы на неё внимание, пусть даже случайно, и зрительный контакт состоялся бы. То есть, дальнейшей слежке конец.

— Твоя рана огнестрельная, верно? — поинтересовался Ганнибал.

Я успокоил его, сказав:

— Все в порядке, я привез её с собой. Никаких приключений здесь…

Он посопел, о чем-то раздумывая, и спросил:

— Знаешь, Базиль, Дзю рассказывала… То есть, ей Юра Курнин говорил, что ты в Легионе считался бешеным, имел прозвище «капрал Москва», вроде из-за жестокости, а теперь частный детектив и, говорят, чокнутый…

— Чокнутый?

— Ну, не в том смысле, что потерял разум. Готов потерять все, когда рвешься к цели… То есть, потерять все, кроме разума, так сказать… Ах, дьявол, как бы мысль выразить?

Наблюдение показалось интересным, и я впал в глубокую задумчивость, вспоминая свои бесконечные потери в этой жизни.

— Так вот, Базиль, — продолжил Ганнибал, — может, зайдем к тебе в номер, перекинемся парой слов, а? Я бы хотел обсудить одну вещь…

— Буду рад, — сказал я. — Ты ведь не куришь, проветривать перед сном не понадобиться. Единственная проблема в том, что у меня нечего выпить, даже чаю…

Толстяк вытащил из багажника своей «Симки» модели семидесятых годов литровую бутылку «Баллантайна» с нашлепкой беспошлинного магазина. Однако в номере мы к виски не притронулись. Ганнибал сел на кровать, а я — в кресло, между подлокотниками которого он не втиснулся бы.

— Гоняешься за кем-то, Базиль? — спросил Ганнибал проникновенно.

— Ищу, Ганни, — ответил я.

— Это меняет дело…

Диалог показался мне глуповатым даже для подвыпивших. Я сказал:

— Я благодарен тебе за помощь, Ганни. Скажи, сколько. Я, разумеется, покрою абсолютно все расходы дамы в кожаном жакете. И комиссионные для твоей фирмы тоже. Она из твоего персонала?

— Да нет… Частный детектив с лицензией, работает у меня по контракту на проверку персонала. Счет я, конечно, пришлю…

Бутылку мы не открыли, свои вопросы задали, ответы получили, а он тянул что-то, хотя встреча, как говорится, выдохлась.

— Проблемы? — спросил я осторожно.

— Ты меня поймешь, я надеюсь… Это личное и очень по-дружески…

Ганнибал даже шмыгнул носом.

— Предупреждение? Я куда-то не туда влез? Дама в коже что-то просигналила насчет интересующего меня человека?

Он набрал в жирную грудь воздуха, выдохнул, словно перед дракой, и ответил:

— Угадал, Базиль. Она звонила… Твой парень крутится возле кучки русских, которые собираются вложить очень большие деньги, совсем очень большие деньги, такие деньги, от которых даже голова не кружится. Эти цифры в ненаписанном виде представить невозможно. Поэтому… Так вот, значит… Если ты заявился, чтобы спугнуть эти деньги, я имею в виду этих людей, тебе объявит войну весь Тунис. И ты пропадешь. Против таких денег войны не выигрывают, если вообще начинают…

Я положил ладонь на его колено, похожее на футбольный мяч.

— Я никого не хочу спугивать… Почему ты спрашиваешь? Какой тебе-то интерес, Ганнибал?

— Я думаю, что мой интерес ясен. Деньги идут сюда… Мы не виноваты, что они бегут из России. В Эль-Кантауи и вообще в развитие курортной зоны их можно вкладывать без обложения налогами в течение восьми лет! И ввозить без пошлин оборудование, стройматериалы, продовольствие, что угодно… Это район без статуса офшора, но со всеми привилегиями для капиталовложений, наилучшее, что можно представить… При новых тысячах и тысячах пар рабочих рук — столько же ртов, которые будут поглощать мои морские продукты в ресторанах, а кто победнее — дома, из пластиковой упаковки…

— Ганнибал, — сказал я. — Меня интересует исключительно тип, за которым ходит твоя женщина. Тип мне скажет, где найти одного человека, и я отправлюсь за этим человеком в Москву. Люди, вокруг которых тип крутится в Эль-Кантауи, меня совершенно, ну совершенно не интересуют, как и их деньжата… Богатей и обеспечивай счастливую жизнь Дзюдзюик!

Наверное, сказано было выспренно, да ведь позади были две бутылки «Столичной». Хотя, конечно, на желудок, полный яств, поглощенных до этого, но все же отрезвляющий кофе-то мы не пили. Мне вдруг ужасно его захотелось.

— Поклянись, что говоришь правду! — потребовал толстяк.

«После появления из ресторана оба вели себя возбужденно». Так говорилось в одном жандармском протоколе времен моих безумств в выходной легионерской форме — белое кепи, пристегнутые к плечам красные эполеты с бахромой, матерчатая перевязь поверх ремня под курткой…