Итак, никакая предосторожность не кажется мне излишней, когда дело идет, с одной стороны, о таких жизненных интересах, а с другой – о голосе столь могущественно влиятельном, каким может сделаться орган, подобный вашему. М. Г., примите при сем случае, прошу вас, уверение в искреннейшем уважении, с которым я, М. Г., имею честь быть преданным вам.

Ал. Ходзько».

Сего 25 марта 1843 г. – Париж. Улица д’Анжу Сент-Онорэ, № 60.

И вот, благодаря переданным Ходзькой стенографическим запискам и указаниям самого Адама Мицкевича, в «Revue Indépendante» появился ряд отчетов и извлечений из лекций Мицкевича, а затем и собственная статья Жорж Санд «О славянской литературе», подписанная лишь буквами «G. S.». Из лекций Мицкевича в «Независимом Обозрении» были напечатаны: лекции о «Небожественной Комедии» Красинского, в № от 10 мая 1843 г. лекция об украинских и чешских поэтах, Залесском, Гощинском и Яне Колларе, и, наконец, изложение мессианизма. Вот по поводу этого последнего и тех нападок на Мицкевича, которые посыпались со стороны и польской эмиграции, и французских власть имеющих кругов, Жорж Санд и написала свою статью, в которой с величайшим восхищением и уважением относясь к идеям Мицкевича и даже мессианизму, высказывает, однако, некоторое несогласие с его мыслью о возможности ожидать спасения Польши от одного какого-то, мистически воплощающего в себе «идею Польши» (в противоположность «русской идее», в силу исторической необходимости, тоже воплотившейся в одном человеке) грядущего спасителя, «имя которого будет 44» (понять и объяснить сего последнего «она не бралась»).

В особенности она была против его преклонения перед Наполеоном и наполеонидами. Жорж Санд в это время уже далеко отошла от бонапартистских симпатий своего детства, и как раз в последней своей, напечатанной в «Revue des deux Mondes» перед основанием «Revue Indépendante», статье «о Ж.-Ж. Руссо», излагала свою теорию о великих людях, при чем, за Наполеоном I, «вопреки всем правилам грамматики»,[278] как она выражалась, признавала лишь имя человека сильного, а не великого. Вот почему прославлению Мицкевичем Наполеона и надеждам на то, что подобный же ему «провиденциальный» полководец спасет души и отечество поляков, она не сочувствовала: они казались ей маловероятными, ибо, не говоря уже об апокалиптической мистичности и туманности этого пункта мессианизма Товянского и Мицкевича, которых Жорж Санд, по-видимому, искренне считала боговдохновенными вещателями откровения, – она, тем не менее, в качестве ученицы Руссо, ждала спасения и «нового слова» не от отдельных личностей, а от целого народа, от народа в широком смысле слова – как класса, и от какого-либо из народов-наций, являющихся факторами «непрерывного прогресса Человечества» – этой коренной теории Леру.

Однако, несмотря на эти оговорки и несогласия, статья «О славянской литературе», как и прежняя статья «О Дзядях», на которую Жорж Санд, между прочим, тут ссылается, преисполнена преклонения перед Мицкевичем и желания по мере сил способствовать распространению его учения и славы среди французской публики. Мицкевич особенно был благодарен ей за то, что она уловила общий «дух» его лекций, и потому предоставил ей полное право выбирать и печатать в «Revue Indépendante», по ее усмотрению, какие угодно отрывки из образцов польской поэзии, преподносившихся им слушателям, так и из собственных его лекций о них. Доказательством этого являются следующие три неизданные письма Мицкевича, все относящиеся к 1843 году:

«Милостивая Государыня.

Мне невозможно в настоящую минуту принести вам свой ответ; я повторяю, как сказал и г. Франсуа,[279] что вы можете со спокойной совестью напечатать об «Адской Комедии» все, что вам будет угодно, с правом требовать или урезать все, что вы найдете нужным. Я продержу корректуру, чтобы исправить правописание собственных имен. Словом, делайте с этой рукописью, что хотите.

Преданный вам Мицкевич.

P.S. Я уже объявил приятелю, пишущему статью обо мне, что ему нечего касаться «Адской Комедии».

Ад. Мицк.».

«Милостивая Государыня.

Послезавтра я приду к вам перечитать рукопись «Адской Комедии», если вы намереваетесь напечатать ее в «Обозрении». Вы укажите выбранные вами места и позволите мне пересмотреть их. Это избавит вас от труда перечитывать.

Ходзько сказал мне, что вы уезжаете в деревню. Если вам некогда заниматься рукописью, оставим ее покамест. Но я все-таки зайду завтра проститься с вами.

Вам преданный А. Мицкевич».

(Без числа).

«Ваши замечания совершенно справедливы, и я уполномочиваю вас делать все изменения, какие вы найдете полезными. Я избавлю вас от труда объяснить их.

Отрывок из Гощинского красив по-польски, но неузнаваем по-французски, и я не в силах перевести его. Лучше пропустить его. Я не гоняюсь за анекдотами, ни за цитатами, ни за какими бы то ни было подробностями. Вы схватили дух этого отрывка, вы оценили его, раз вы его печатаете – и довольно. Вы властны относительно формы.

Если нет враждебности в духе, нет споров о букве, тогда буква – общее достояние, и остается лишь поблагодарить того, кто умеет пользоваться ею для общей выгоды. Делайте же с этой статьей все, что вам угодно, и будьте уверены, что все, что вы сделаете, будет хорошо, по-моему.

Ваш верный Ад. Мицкевич».

Сын Мицкевича рассказывает со слов Александра Бертеля, что будто бы одно время Адам Мицкевич перестал бывать у Жорж Санд, так как опасался, как бы она не воспользовалась для какого-нибудь романа его рассказами о товянизме, – а это казалось ему «святотатством», или, по его словам, было бы подобно тому, как «если бы тотчас после объяснения в любви возлюбленная попросила у меня денег».

Но если в «Консуэло» и «Графине Рудольштадт» романистка проявила чрезвычайный интерес и симпатию к славянским сектам, религиозным гуситским войнам, с одной стороны, и с другой – к мистическим сектам XVIII века и явлениям религиозного экстаза и ясновидения, то, во всяком случае, она прямо нигде не воспользовалась рассказами Мицкевича, и если и говорила о мессианизме и товянизме, то лишь только один раз, когда в статье «О славянской литературе» выступила в защиту Мицкевича.

Отнесясь с особой симпатией к Ходзько и оказав ему дружескую услугу своим пером лишь потому, что он был другом Мицкевича, Жорж Санд уже с чисто личной симпатией и дружбой относилась к общему приятелю Шопена и Мицкевича, графу Войцеху Гжимале. В отношениях Жорж Санд и Шопена Гжимала играл роль наперсника: в самые решительные и трагические минуты их общей истории Жорж Санд не раз обращалась за советом и помощью к Гжимале. Имя его почти не сходит со страниц ее корреспонденции между 1838 и 1848 гг.

Поэтому,