Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Однако мы договорились, — резко произнес Ивор, — что оружие янки будет поделено между нами.
— Никогда, — перебил его Патриарх, — никогда тугары не позволят, чтобы у нас было оружие мощнее их боевых луков. Вы болваны, если думаете иначе. Трубки надо передать на хранение Церкви.
Разгневанный Ивор повернулся к Раснару, который всего несколько дней назад обещал ему совсем другое.
— Чтобы вся власть была у тебя? — взревел он.
— На хранение, — повторил священник. — Неужели кто-то из вас поверит, что другие не придержат дымилки для себя? Вы постараетесь спрятать их, и в результате тугары убьют всех нас.
— Как они узнают, если мы отдадим им часть и припрячем остальное? — спросил Ивор.
— Я сообщил тугарам, сколько человек у янки, — сказал Раснар, — и сколько оружия мы отдадим им, когда они придут.
— Будь ты проклят, — выругался Ивор.
— Я сделал это только для всеобщего спасения, — с лицемерным видом ответил священник, улыбаясь про себя. Число ружей, которое он сообщил тугарам, было куда меньше, чем было у янки на самом деле. К тому же у него уже было четыре трубки, захваченные Михаилом, и он научился ими пользоваться. Если Хинсен разузнает секрет изготовления пороха, власть Раснара станет безграничной.
Бояре подозрительно косились друг на друга, и их взаимное недоверие играло на руку Раснару. После часа бурных споров все, кроме Ивора, согласились, что добытое оружие отойдет Церкви. И в этот момент Раснар понял, что он выиграл битву у Ивора. После ухода тугар он сможет при помощи спрятанного им оружия натравить друг на друга бояр, и в итоге Церковь вернет себе некогда утраченную верховную власть. — Однако мы не знаем, что собираются предпринять янки, — заметил Михаил, начиная обсуждение предстоящей операции.
— Они закрыли все входы и выходы, — согласился Ивор. — Наши разведчики окружили лагерь. Их стены охраняются днем и ночью. Мы никому не позволяем входить к ним, но и от них никто не выходит.
— Помните, что приказал оповещатель, — сказал Раснар. — Мы не должны позволить им уйти, а мой источник информации сообщил мне, что они будут решать этот вопрос сегодня вечером. Если они уйдут, в следующем году нам придется отвечать за это перед ордой.
Раснар встал со стула и подошел к окну. Открыв его, он выглянул наружу, не заботясь о том, что в комнате сразу резко похолодало.
— Дымилки, малые и большие, убивают издалека. Но если дело дойдет до рукопашной, наши мечи и топоры будут убивать не хуже. Доблестный Михаил уже доказал это.
Чернобородый воин гордо выпятил грудь и с победоносным видом оглядел прочих бояр.
— Я своими руками раскроил череп одному из них, — осклабился он и, выхватив топор, со свистом рассек им воздух.
— Я верю, что Перм ответил на мои молитвы, — воскликнул Патриарх, напыщенным жестом предлагая боярам посмотреть на то, что происходит за окном.
Весь день небо затягивали пришедшие с запада тучи, и вот наконец начали падать тяжелые хлопья снега.
— Мы выступим, когда станет темно, — возвестил Раснар, отворачиваясь от окна и смотря на бояр. — Перм укроет наше войско своим плащом, не давая врагам разглядеть нас. Мы одолеем их стены под покровом снега и станем ангелами смерти, призванными убивать язычников!
Отряхиваясь от снега, как медведь, человек в капюшоне вошел в заднюю комнату таверны. Все молча посмотрели на него.
— Я рисковал жизнью, придя сюда, — сказал он.
— Мы позволили тебе прийти сюда, — холодно произнес Борис. — Когда священник ходит из таверны в таверну, расспрашивая о Калинке, человеке Ивора, слух о нем разносится быстро. Мы видели, что за тобой никто не следит, и разрешили тебе найти это место.
Человек с беспокойством оглядел комнату, и кровь застыла у него в жилах. Помещение было битком набито крестьянами и городскими ремесленниками. Он понял, что у него больше шансов быть вынесенным отсюда с перерезанным горлом, чем выйти самостоятельно.
— Говори, священник, и будь краток.
— Войско бояр выступает через час.
— Для нас это не новость. — Голос Бориса мог заморозить воду. — Ты думаешь, мы слепы? В городе восемь тысяч дружинников. Нельзя собрать их так, чтобы мы про это не знали.
— Надо предупредить янки.
Борис рассмеялся:
— Предлагаешь нам для этого выскользнуть за стены города? Ивор всюду поставил стражу, и ворота закрыты. Даже если кому-нибудь и удастся выбраться из Суздаля, он должен будет еще миновать воинов, засевших вокруг Форт-Линкольна. Мы послали шестерых человек, и никто не вернулся. Нам нечего рассчитывать на чью-то помощь.
Подавленный священник явно пал духом.
— Убейте его, — прошипел Илья.
Сборище отозвалось злобным ропотом, направленным против незваного гостя. Борис выхватил из-под плаща кинжал и сделал шаг вперед.
— Стой.
Борис остановился и перевел взгляд на человека, сидевшего в дальнем углу комнаты.
— Это лазутчик, — возразил Борис.
— Я так не думаю, — сказал Калинка, вставая со стула и подходя к священнику.
— Назови свое имя.
— Касмар.
— Это секретарь Раснара! — прорычал Илья. — Калинка, дай мне убить его своими руками.
— Подожди. Пусть сначала скажет, зачем он пришел, — остановил Илью Калинка.
— Так ты Калинка? — спросил Касмар.
Пожав плечами, тот улыбнулся.
— Все стражники Ивора разыскивают тебя. Твоя голова оценена в тридцать золотых.
— Такая большая награда за мою бедную голову, — рассмеялся Калинка. — Ответь мне, секретарь Раснара, почему ты предаешь своего господина?
— Я слишком долго поддерживал его, — с горящими глазами воскликнул Касмар. — Он служит не Перму и не Кесусу, а только своему тщеславию. Он и подобные ему превратили Церковь в оплот нечестивости. Я принял сан, потому что верил, — грустно продолжил Касмар. — Я все еще верю, но я не верю Раснару. Церковь должна защищать простых людей, а не держать их в страхе и продавать индульгенции, защищающие от тугар. Это злодеяние, обогащающее Раснара.
Касмар остановился и посмотрел на крестьян и ремесленников, собравшихся здесь.
— Ты хорошо говорил, — промолвил Калинка, глядя прямо в глаза молодому священнику. — Хотел бы я поверить тебе. Тогда, возможно, у меня вновь появилось бы желание молиться.
— Убейте меня, если хотите, — тихо произнес Касмар, его голос дрожал. — Но прежде дайте мне помолиться Кесусу.
— Священник, который на самом деле молится, — в голосе Калинки звучало удивление, но не издевка.
— Однако что же делать?
— Пусть он живет, — решил Калинка, — но не выпускайте его отсюда.