Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Иногда храбрость состоит в том, чтобы не драться, — возразил Ганс. — Не пори чушь, сынок, мне бывало так страшно на поле боя, что поджилки тряслись. Это случается со всеми, и не о чем здесь говорить.
— Знаешь, — глухо произнес Эндрю, — после Антьетама я ни разу не испытывал страха, я даже любил все это. Сейчас я боюсь впервые, не считая… — голос его дрогнул, — не считая моих снов.
— Давай подождем решения ребят, — мягко сказал Ганс.
Они замолчали. Постепенно голова Эндрю начала клониться все ниже и ниже. В конце концов Ганс подошел к стулу полковника, осторожно приподнял Эндрю и положил его на койку, не забыв снять с него очки и положить их на столик рядом с кроватью.
— Ты все сделал правильно, — пробормотал сержант, — но я не хочу, чтобы ты погиб в бою, в котором невозможно победить.
Красный как рак Готорн стоял перед Калинкой, не решаясь поднять глаз от пола. Со стороны на все это взирал Эндрю.
— Я должен быть сердитым на тебя, — холодно произнес Калинка.
— Да, сэр.
— Моя единственная дочь! — заходилась в рыданиях Людмила. — Подумать только, во что превратилась моя маленькая девочка.
Таня придвинулась ближе к Готорну, и он обнял ее, защищая от гнева родителей.
Калинка сверлил взглядом влюбленных. Они были такими молодыми, и он вспомнил, как сам давным-давно встретил свою любовь. В глазах Людмилы промелькнули те же воспоминания, и они улыбнулись друг другу.
«Может быть, в итоге все вышло к лучшему», — грустно подумал Калинка. Когда орда была здесь в последний раз, Таня еще не родилась и поэтому никогда не видела своего брата Григория, которого сам Раснар выбрал для Лунного Стола тугар.
Возможно, им осталось не так много дней, и будь что будет, пусть его дочка будет счастлива хотя бы год, прежде чем все закончится.
Он почувствовал, что его глаза наполняются слезами. Обогнув грубо сколоченный стол, Калинка заключил Винсента и Таню в объятия.
— Ты мой сын, — взволнованно сказал он Готорну. — Я всегда гордился тобой и, впервые увидев тебя, подумал, что ты стал бы мне хорошим сыном. А теперь любите друг друга, ибо любовь — это дар, которым Кесус щедро наделяет молодых.
Калинка разжал объятия и отошел от них.
— Теперь садись и ешь, сын мой, — произнесла Людмила, вытирая слезы. — Таня, пойдем поможешь мне.
Нагнувшись, Готорн поцеловал подругу в лоб. Радостно улыбаясь, она подбежала к отцу, бросилась ему на шею и выскочила в соседнюю комнату.
Готорн перевел взгляд на Эндрю, который с улыбкой наблюдал за этой сценой. Он все еще никак не мог поверить, что именно молодой квакер первым из всех в полку нарвался на неприятность с девушкой. Но здесь был особенный случай. То, что эти двое любят друг друга, было ясно каждому, кто видел их вместе. Эндрю облегченно вздохнул. Все могло выйти куда хуже.
— Должна быть свадьба, — промолвил Винсент, подходя к Калинке.
— В церкви? — спросил тот.
— Если таковы ваши желания и обычай.
Калинка сплюнул на пол и покачал головой.
— В нашем полку нет священника… — задумчиво начал Готорн и вдруг, словно осененный какой-то мыслью, повернулся к Эндрю, стоявшему в углу комнаты. — Сэр, могу ли я надеяться, что вы скрепите наши брачные клятвы?
Эндрю ошеломленно посмотрел на Винсента.
— Сэр, раз у нас нет священника, я подумал, что вы можете заменить его, как капитан на корабле.
— Думаю, что могу, — нетвердым голосом согласился Эндрю.
— Какая честь для моего дома! — воскликнул Калинка, приглашая Эндрю сесть, так как с формальной частью разговора было покончено.
— Но мы обсудим это позже. Я слышал твое обращение к солдатам на утреннем построении, — продолжил Суздалец, — и я в смятении. Ты вождь. Я думал, ты решаешь, что надо делать.
— Они имеют право решать сами за себя, — ответил Эндрю. — Мы так поступаем в подобных ситуациях. В нашем мире эти люди добровольно решили сражаться ради благородного дела. Теперь им грозит совсем другая война, и я не могу приказать им участвовать в ней, если они сами не хотят этого.
— Ох уж эти янки, — покачал головой Калинка.
— Так у нас заведено, друг мой.
— И что они выберут, как ты думаешь? — с беспокойством поинтересовался Калинка.
— Мы останемся! — воскликнул Готорн.
Эндрю усмехнулся и потрепал юношу по плечу:
— Давайте подождем подсчета голосов.
— Я хочу сказать вам три вещи, — понизил голос Калинка, — поэтому я и попросил вас с Готорном прийти ко мне в хижину, чтобы всем казалось, будто вы пришли сюда по небольшому семейному делу.
Винсент снова залился краской, и Калинка добродушно рассмеялся.
— Зачем такая секретность? — спросил Эндрю. — Ты же почти каждый день приходишь ко мне домой.
— Потому что я советую тебе сегодня же закрыть ворота и не пускать никого ни в лагерь, ни из него. Я слышал, как ты запретил солдатам посещать Суздаль. Но ты должен позаботиться и о том, чтобы никто не мог войти к вам.
— Почему?
— Потому что к вам будут засылать лазутчиков, чтобы выведывать ваши планы.
Эндрю утвердительно кивнул.
— Второе. Будь готов к тому, что Ивор и бояре ударят первыми и их удар будет мощным.
— Так я и думал, — с грустью произнес Эндрю.
— И что ты собираешься предпринять?
— Ничего.
— Но если ты сам нападешь на них, ты предотвратишь их атаку, которая может уничтожить вас.
— Я не могу на это пойти, — мрачно ответил Эндрю. — Я не начну войну, если меня к этому не принудят. В конце недели люди решат, остаться или уходить.
— И как они, по-твоему, проголосуют?
Эндрю взглянул на печальное лицо Готорна.
— Они решат уйти. Я в этом почти уверен. Если за это выскажется большинство, уйдем мы все.
Винсент вздрогнул, пораженный мыслью, которая только что пришла ему в голову.
— Не бойся, — успокоил его Эндрю. — Если мы уйдем, то всем, кто помогал нам, вроде Калина и его семьи, будет предложено присоединиться к нам.
— Я принадлежу дому Ивора, — ровным тоном произнес Калинка, — и я не покину свой народ. Дочь и жену я отправлю с вами, но сам останусь.
Эндрю поймал взгляд Калинки и понял, что нет смысла уговаривать его; на его месте он и сам поступил бы так же.
— Раснар не позволит вам уйти, — негромко продолжил Калинка. — Он стремится овладеть силами, которые вам подчиняются, — с их помощью он хочет сделать Церковь сильнее бояр.
— Значит, нас будут атаковать в любом случае, останемся мы или уйдем, — закончил его мысль Эндрю.