– В самом деле?

– Ну, конечно! Это самый разумный выход. Зуб-то, поди, болит? Зуб не болел: Селищев в напряжении последнего часа забыл о нем, и тот от безразличия к себе стих. Но Селищев, конечно, понимал, что благополучие это обманчиво.

Селищева всегда раздражали эти два словечка, с недавних пор нагло угнездившиеся в русском языке. Одно из них – «секьюрити» – белело латиницей на черной униформе мужчины с важно-каменным лицом, коренастом и «беременном» (исключительно, чтобы не вступить в противоречие с замыслом божьим, оставим кавычки на месте).

Встретив Селищева при входе в поликлинику, он велел надеть бахилы и произнес второе ненавистное Селищеву слово – «ресепшен». Очевидно, указывать местоположение регистратуры входило в круг его должностных обязанностей (не от человеко же любия с таким-то лицом!)

К удивлению Селищева над ресепшеном висела «русская» табличка «регистратура». А еще приятно удивило, что ни туда, ни в кассу, ни в рентгеновский кабинет очереди практически отсутствовали. «Все-таки есть плюсы в платной медицине», – умиротворяясь, констатировал Селищев. Однако преждевременно потеплело у него на душе.

Рентгенша, худенькая блондинка с яркими губами, взглянув на направление, заявила:

– Мы одиночные снимки не делаем, только панорамные.

И глаза ее довольно блеснули.

– Как это?

– Целиком всей челюсти.

– А почему?

– Послушайте, гражданин! Я же вам объяснила, что аппарат сломался! Только панорамные выдает!

– Ничего вы мне не объясняли…

– Да? – холодно взглянула она. – Разве вы не знаете, что рентген неисправен?

– Знаю.

– От кого?

– От вас. Но…

– Так что же вы говорите, будто я вам ничего не объясняла?!

«А, черт!..» – сказал про себя Селищев и произнес:

– Ладно, хорошо… А скоро аппарат починят?

– Я заявку дала, – победительно смягчила напор рентгенша. Сейчас мастер на вызове в соседней поликлинике. Потом к нам.

– Ага, – зная, как поступить, сказал Селищев и вышел из кабинета.

– Да поймите вы… Как ваше отчество? – вот уже четверть часа бился с мастером Селищев.

– Альбертыч. Но можно просто, я же говорил, – Рудик.

– Объясните мне, Рудольф Альбертыч, так ли важно, в какой последовательности вы выполните заявки?

– Но дело в том, – вежливо отвечал Рудик, – что диспетчер мне не передавала заявку на ремонт в соседней поликлинике. У нас такой порядок: следующая заявка реализуется только после исполнения предыдущей.

– Ну ладно бы вы ничего не знали о второй заявке. Но вы же знаете!

– Только с ваших слов.

– Тогда позвоните диспетчеру…

Мастер вздохнул. Он смотрел на Селищева тихо и грустно. «Безнадежный случай», – говорило его молчание.

– В самом деле, молодой человек, – не выдержала Галина Павловна, присутствовавшая при споре, – разве допустимо нарушать очередь? Ведь в магазине на подобное вы не решились бы. Почему же здесь можно?

«А ведь так оно и есть, – толкнулось вдруг в голове Селищева. – Откуда у меня уверенность, что один я рассуждаю логично? Сейчас, пожалуй, бабуля права. Да и тогда, еще раньше, когда мне это только показалось…» Селищев виновато посмотрел на нее, на Рудика…

Он вернулся в поликлинику напротив. Охранник снова произнес фразу про бахилы и ресепшен, ничуть не смущаясь тем, что всего час назад уже говорил ее Селищеву. Правда, чтобы осознать этот факт, требовалось «включить» мозги.

«Ага, оно ему надо?!» – мысленно усмехнулся Селищев. «А, может, у него инструкция такая, – тут же возразил он самому себе, – не взирая ни на что, каждому говорить про бахилы и ресепшен». «Да брось, – никак не прогонялась усмешка. – Обыкновенный балбес, этот секьюрити. Подобные ему живут при каждом учреждении. Стоят себе, как кто-то метко выразился, «столбиками жира», и ни пользы от них, ни вреда. Так… атрибут уважающего себя заведения». «С чего ты взял, что ни пользы ни вреда? Ты был им? Знаешь круг его обязанностей?» – воинственно повставали справедливые вопросы. И спорить с самим собой больше Селищеву не захотелось.

– А точно на панорамном снимке будет виден нужный зуб? – спросил он, садясь в кресло.

– Там все будет видно, – обнадежила рентгенша. И как бы для себя, еле слышно добавила:

– Может еще какой зуб придется вырвать…

Селищев поежился.

– Я про удаление зуба ничего не говорил.

– И я не говорила.

– Да только что!

Женщина пожала плечами и молча ушла за перегородку колдовать над аппаратом.

– Селищев, пока снимок сохнет, – сказала она по окончании процедуры, – сходите на ресепшен и доплатите. Я вот тут вам написала.

– Я Селищев.

– А я и не возражаю.

Он, конечно, был готов доплатить, поскольку снимок одного зуба стоил меньше панорамного, но он совершенно не ожидал, что содержимого его бумажника окажется недостаточно.

– Да… – смутился он. – Ну и цены у них…

Всколыхнулась, пробежав волною, зубная боль, видимо, одергивая Селищева от изначальной мыслишки на все наплевать.

– Что ж, придется идти за деньгами домой.

Хорошо хоть идти, а не ехать на другой конец Москвы.

Селищев был недалеко от своего дома, когда к нему обратился гражданин в темном костюме, при галстуке, с портфелем в руках.

– Извините, вы этот район хорошо знаете?

– Я здесь живу.

– Прекрасно. Тогда не могли бы вы мне сказать, где на улице Маши Порываевой дом номер тридцать?

– Но это Орликов переулок.

– Как Орликов? Ничего не понимаю… А что ж тогда это?

На офисном здании, возле которого они стояли, висела стандартная табличка с адресом «Маши Порываевой улица, 34».

Селищеву впору было протереть глаза: проходя каждый день мимо, он никогда не видел эту табличку.

– Чертовщина какая-то… Вон мой дом, а я живу в Орликовом переулке. Стало быть это точно не улица Маши Порываевой.

Гражданин достал платок, вытер им крупный лоб, сморгнул полными недоумения глазами.

– Вы знаете, – попробовал разобраться в казусе Селищев, – может, эту табличку повесили для почтальонов? Представьте: нужно доставить корреспонденцию в это здание, а дом, хоть он и стоит в Орликовом переулке, числится по соседней улице, то есть по улице Маши Порываевой.