— Оля, — голос Барта стал необычайно серьезным, даже жестким. — Твои практиканты не были расстреляны с вертолета. Их убили гораздо раньше. Поверь, я в этом кое-что понимаю. А те трое… Когда я говорю о предназначении и предопределенности, я не исключаю случайности и чью-то злую волю. Тех троих, я, пожалуй, теперь соглашусь с тобой, убили по ошибке, вместо нас. А близнецы… Ты обратила внимание на их позы?

Славина мгновенно представила себе жуткую картину: черный камень и два странно скрюченных тела на нем.

— Как будто они умирали в судорогах…

— Ни одна судорога не даст таких идеально прямых углов…

— Ты о чем?

— Сейчас попробую объяснить. Посвети. — Барт достал из внутреннего кармана ветровки крошечный блокнотик и такой же карандаш. — Смотри.

На белом листке появилось графическое подобие тела: вытянутые руки, согнутые в коленях ноги. Мутная волна отчаянной горечи снова подкатила к самому горлу, Ольга едва подавила стон. А Макс уже рисовал второе тело. Под прямым углом к первому. Конечно, они и лежали именно так, друг на друге… Будто один пытался заслонить другого от пуль…

— Видишь? — Макс придвинул девушке листок.

— Что? — У Ольги снова хлынули слезы. — Что я должна увидеть?

Барт внимательно взглянул на нее. Снова взялся за карандаш и быстро и жирно выделил все углы.

— Теперь видишь?

Вместо мальчишеских тел на белом-белом листке чернела… свастика.

* * *

— Товарищ командир, борт тысяча восемьсот двадцать второй не отвечает на вызов.

— Борт тысяча восемьсот двадцать второй выполняет особое задание.

— Но он и не определяется! По инструкции я обязан вам доложить.

— Что значит, не определяется?

— Я его не вижу. Вообще!

— Давно?

— Уже минут десять.

— Вызови еще раз. Я жду.

— Не отвечает.

— Последняя точка связи?

— Квадрат четыре «б».

— Он должен был полететь оттуда в квадрат восемь.

— Нет, он не проходил маршрут.

— Вышли в четыре «б» патрульный борт. Немедленно.

— Есть.

* * *

— Макс, — Ольга почувствовала, как каменный пол пещеры уходит из-под ног. — Что это значит? Ребят специально положили так? Кто?

— Думаю, тот, кто имеет прямое отношение к этому кейсу. Это не может быть простым совпадением. Портфель, тела, уложенные четко в форме свастики, расстрел с воздуха.

— И что все это означает?

— Очень похоже на ритуальное убийство. Более точно пока ответить не могу.

— Пока?

— Конечно, пока! — жестко ответил Барт. — Мы должны выбраться отсюда хотя бы для того, чтобы понять, что здесь произошло. И выберемся. Я обещаю. Поэтому помоги мне. Не надо сейчас задавать вопросы, на которые нет ответа. Постарайся, я понимаю, это трудно, но постарайся поговорить о чем-то отвлеченном! Ты же будешь делать фильм?

— Если…

— Никаких если! Теперь ты просто обязана его сделать. В память о ребятах. Нет?

— Да.

Ольга сказала это «да», сама не веря в его искренность. Как совершенно не верила в то, что из этого каменного плена можно выбраться. Теперь уже и падение многотонной туши мегалита, отрезавшей им путь к спасению, представлялось не случайным. Кто-то твердо решил с ними расправиться. И, похоже, это вполне удалось. Она снова взяла в руки блокнотный листочек.

— Макс, что-то тут не то, в свастике, имею в виду…

— Закручена не в ту сторону, вот и все.

— Почему? — Славина уже и сама видела эту несообразность.

— Потому что это не нацистская свастика, а арийская, так называемая, полярная. Священный символ ариев, который они оставляли везде на пути своего исхода из Туле. Это и есть настоящий символ солнца. Нацисты повернули его в другую сторону…

— И сделали тьмой…

— Да.

— Погоди! — Девушка кинулась к дипломату, извлекла тускло сверкнувшую жестянку, поднесла под фонарик.

Лучи свастики, на которой покоилась рукоятка остро отточенного кинжала, загибались против часовой стрелки. Точь-в-точь, как на рисунке Макса…

— Макс, а скажи мне, ты веришь, что Арктида существовала? И что этот мифический остров Туле — был? Господи, полярная свастика, символ этого Туле, выложена из моих ребят… Мертвых…

— Веришь — не веришь, это категории из детских игр, а я — ученый, — тут же включился в разговор спутник, словно и не слыша ее последнего стона. — Доказательства существования высокоразвитой древней цивилизации на Севере разбросаны повсюду. Ты ведь наверняка читала и труды древних греков, и Рериха, и Блаватскую. И о невероятных картах Меркатора и Финея слышала?

— Конечно, — равнодушно согласилась Ольга.

На самом деле, никакие карты и никакие греки ее сейчас не интересовали. Но она помнила о просьбе Макса. И она должна была попытаться ему помочь. И себе. Значит, надо поддерживать разговор…

— Ну вот, подумай, сочинить, а потом повторить и развить можно любую чепуху, так? Но как описать здешние световые чудеса — полгода день, полгода ночь, если ты их не видел? Ведь человеку, который привык к нормальному течению времени: утро, день, вечер, ночь, — никакой фантазии не хватит вообразить подобное! А во всех эпосах об этом говорится совершенно определенно! Наш великий Ломоносов, которого никто не посмеет назвать сказочником, писал, что в северных краях в древние века великие жары случались, такие, что слоны могли жить и размножаться!

— Ломоносов? — удивилась Ольга. — Пропустила, надо же…

— Знаешь, я как-то по молодости мечтал найти следы Атлантиды, много этим занимался. И меня в этих моих розысках безумно поразил такой факт: угри!

— Кто?!

— Угри! Рыба такая уникальная. Которая нерестится в одном месте на земле — Саргассовом море!

— А при чем тут Атлантида?

— Был такой немецкий физик — Мук, который на основании календаря индейцев майя установил дату гибели Атлантиды. Так вот, этот гигантский остров много лет назад преграждал путь теплому течению Гольфстрим, которое шло от Северной Америки через Северную Атлантику сюда, к Скандинавии. Гольфстрим вынужден был огибать Атлантиду как раз в районе нынешнего Саргассова моря. А в это море впадали пресные реки Атлантиды. И это вот уникальное сочетание соленой и пресной воды было идеальным местом для нереста угрей. Атлантида давно погибла, Гольфстрим изменил свое направление, а угри до сих пор, тысячи и тысячи лет, продолжают плыть туда на нерест! Причем, американские угри мечут икру на западе Саргассова моря, а европейские — на востоке. И потом мальки «европейцев», немного повзрослев, отправляются домой! И плывут туда — страшно подумать! — три года!