Нет, «без раздумий» тут не годится. Это о ком угодно можносказать, только не о Цецилии. Уж она-то все обдумала, все рассчитала своимизощренным умом. Кошмарный финал спектакля, конечно, был тщательно подготовлен,а зрители заранее созваны… Но ведь представление-то едва не провалилось!Наверняка Цецилия намеревалась привести зрителей в разгар любодейной сцены прилуне. Что-то ее, наверное, задержало. Что? Да теперь уж не узнать. И какаяразница? Все равно, не в эту ночь, так в следующую Цецилия добилась бы своего.Ей просто повезло, что не пришлось ждать, что Троянда поддалась жалости к этомунесчастному, который исступленно наказывал себя за ее грех (ведь Гвидо всеголишь уступил искушению, а ввела его в искушение именно она!), и бросилась егоостанавливать. Если бы Цецилия не ворвалась, они, конечно, снова предались былюбви, потому что бедный монах был донельзя возбужден, а Троянда… что Троянда!Ей было жаль его до слез, а может быть, себя, ту, прежнюю, сунувшую голову впетлю от страха перед грехом… сколько уж с той поры накопилось этих грехов – несчесть. Но вот, кажется, настал им предел.

Даже и постаравшись, она не смогла бы вспомнить ни одногослова, сказанного судьями. Единственное удалось ей понять: если суд и не былправым и милостивым, то был скорым. И хорошо. В могиле лучше, чем в глухоммраке холодного каменного мешка, куда ее затолкали. Могила – это покой; а тутцелые годы предстояло умирать, сходить с ума, вновь приходить в себя,переживать агонию, падать с оледенелой скамьи на оледенелый пол, биться на неми снова погружаться в глубокое, напоминающее смерть оцепенение…

В такие минуты к ней пришли тюремщики, и хотя Трояндаслышала их спор о том, жива узница или нет, сама она не могла бы доподлинноответить на этот вопрос. Чудилось, что о ком-то другом говорят, кого-то другогозакутывают в грубую холстину, несут, больно вцепившись в плечи и щиколотки,швыряют на дно лодки, потом на мокрые ступеньки…

Свежий, пахнущий солью и дождем ветер вернул ей сознание.Это был запах жизни, обретенной жизни, и Троянда почувствовала, как слезыщиплют ей глаза. И все-таки ей достало хладнокровия сообразить, что этовнезапное возвращение к жизни может обернуться для нее мгновенной смертью.

Невероятным усилием она подавила внутреннюю дрожь изаставила себя лежать неподвижно, покуда чей-то голос словно бы шепнул ей:«Пора!»

Она заставила свое запеленутое тело скатиться по ступенькам– о, как больно били они по ребрам! – и сумела задержать дыхание, когдастуденая морская бездна приняла ее. Мгновенно освободила голову, руки,наклонилась, принялась распутывать узлы, стягивающие ноги. Лука в отличие отсвоего напарника потрудился на славу! Хорошо хоть, что почти сразу ощутила подногами отмель и перестала погружаться. Узлы почти поддались ее неистовымпальцам, когда что-то вдруг тяжело ухнуло рядом с нею, взметнув ил и песок.Потом болью пронзило плечо. Покрывало, свободно реявшее где-то рядом, внезапноотяжелело и наползло на Троянду, вновь опутывая ее точно саваном. Опять удар вплечо. Палачи забрасывали ее камнями! В приливе отчаянного страха Трояндарванула последний узел и ринулась вверх в то самое мгновение, когда уже неоставалось сил сдерживать дыхание. Грудь разрывалась, голова, чудилось, вот-вотлопнет… Вдруг она поняла, что если высунется из воды, то ее увидят и прикончат…Но это означало умереть от удушья, и Троянда вынырнула, с хрипом втянула в себявоздух, мимолетно изумившись, почему вокруг все какое-то белесое… успела ещесообразить, что вокруг надувшееся куполом покрывало, а потом острый огненныйпалец чиркнул по виску – и ее, почти лишившуюся сознания от боли, вновьпотянула в себя глубина.

Но она все еще боролась… отчаянно боролась с этой вязкой иплотной тьмою.

Помогло, как ни странно, то, что должно было погубить:быстрое течение. Стоило ей освободиться, как вода тотчас же подхватила вялоетело и повлекла за собою так стремительно, что Троянда не успела сообразить, чтос ней происходит.

А поток между тем принялся вертеть и подбрасывать Троянду,как игрушечного паяца, до тех пор, пока не вытолкнул ее голову на поверхность.Наконец-то ей удалось немного отдышаться, и когда течение снова решило поигратьс утопающей и повлекло в глубину, у нее достало силенок удержаться на воде,слабо шевеля руками и ногами. Если бы она могла чему-то удивляться, тоудивилась бы, поняв, что плывет. Оказывается, она умела плавать! Какимобразом?.. И вдруг вспыхнуло воспоминание: женщина в белой рубахе, облепившеймокрое пышное тело, держит на ладонях девочку и ласково приговаривает:

– Ручонками загребай, а ножонками молоти – вот и поплывешь,дитятко!

Голос ее журчит, и смех журчит, и журчит светлая вода,обтекая детские растопыренные пальчики, и звенит-заливается в высоте незримыйжаворонок, и солнце печет мокрую голову, а мама все учит Дашеньку:

– Одной ручкой, а потом другой, попеременке, вот, вот. Да невместе, не вместе – так только собачонки плавают! – И она все смеется, и журчитее смех, и журчит вода…

Троянда тихо засмеялась, и волна захлестнула ей рот, теловновь сделалось тяжелым, непослушным…

Она открыла глаза, цепляясь взглядом за мутное небо в увалахсеро-желтых, болезненных, озябших туч. Лик луны глянул сквозь расщелину тьмы –Троянда протянула к ней руки. Луна, ее подруга и сообщница… Но когда это было –серебряная ночь, серебряное тело в ее объятиях? Когда? И было ли? Она не помнит…но вспомнит потом, если останется в живых.

Голова болела невыносимо, и горло жгло, и соленые брызгиразъедали глаза, но Троянда всем телом вырвалась из объятий ревнивого течения,которое так и норовило унести ее в открытое море, чтобы там закружить в смертельномводовороте.

Нет, нет, этого не будет! Вон луна высветила зубчатуюоконечность мыса, и сквозь соленую влагу моря прорвался запах земли. Ветерприлетел оттуда, коснулся лица Троянды ароматами роз, жасмина, розмарина. Пахлисады… Сады Мурано? Значит, земля совсем близко!

Она простерла руки к суше, но море тянуло, тянуло за собой!Троянда била его растопыренными ладонями, отталкивала локтями, расшвыривалаколенями, пинала, выплевывала, море выливалось из ее глаз вместе со слезами.

Вдруг что-то с силой заскребло по животу, потом сердитозаворчало, набилось в пальцы… вытекло, исчезло – и снова приникло к Троянде.

Она лежала на прибрежной гальке, и волна, отчаявшись увлечьее с собой, теперь прощально лизала измученное тело. Затем, небрежнопростившись, она отхлынула, и Троянда осталась одна. Тело без движения, безчувств.

* * *

Тот, кому доводилось бывать в садах Мурано, согласится споэтом, сказавшим, что это место достойно нимф и полубогов.